Евгений Чернов - На узкой лестнице

Старик положил их ему на колени, вылез, стараясь не наступить на полы плаща.

Машина медленно поползла к стоянке, старик задумчиво смотрел ей вслед. Машина уползла осторожно, словно раненый зверь, и плоским был ее багажник, словно по заду машины стукнули кулаком.

Впервые за много лет инспектор ГАИ остановил автобус Василия. Капитан не суетился, не старался сразу же высказать свои замечания. Он обошел вокруг автомобиля, внимательно осмотрел его, словно собирался покупать, и закурил.

Вся телевизионная бригада тут же высыпала наружу и обступила капитана. Редактор — старший командировки — привычным движением извлек удостоверение, и оно, описывая дугу, проплыло к инспектору.

— Телевидение! Чем обязаны? — спросил редактор с гонорком.

— Знаю, что телевидение, — каким-то домашним тоном сказал капитан. — Всегда рады приезду в наш город. А вот сейчас, понимаете ли… — Он запнулся, подбирая слова. — В общем, понимаете ли, обстановка сложилась несколько необычная. В городе проходит всесоюзная конференция, из-за рубежа гости приехали…

— Вот нам как раз и нужна конференция, — перебил редактор и посмотрел на часы.

— Нельзя на этой колымаге, — сказал капитан и кивнул на автобус. — Что подумают гости? Ваш драндулет испортит лицо города.

Редактор иронично улыбнулся.

— Дорогой капитан, в данном случае важна не форма, а содержание.

Кинооператор и осветитель поддакнули, да так, словно подтвердили свою готовность к кулачному бою. А Василий, шофер, покраснел и почувствовал тяжкий стыд, будто бы колымага была его собственностью и он всех поставил в неудобное положение. В один из профилактических простоев Василий выкрасил своего друга голубой масляной краской, а шары на железных стержнях, которые красовались перед радиатором, — серебрянкой, и вроде бы ничего… Никакая не колымага, никакой не драндулет. Обычный автобус прежних выпусков. Старикам, как говорится, везде у нас почет, ветеранам — тем более.

— Товарищи, прекратим бесполезный спор, — твердо сказал капитан. — Вы люди грамотные, должны понимать — это не моя прихоть.

Редактор смотрел на капитана, и ляжки его, туго обтянутые джинсами, крупно вздрагивали от негодования.

— Ну хорошо, — сказал он зловеще. — Мы будем говорить в другом месте.

— Ваше право, — сказал капитан.

— Вася, разворачивай!

Когда отъехали километров пять, редактор весело сказал:

— С ним спорить — лить воду против ветра. Давай, Вася, проселками. Ввалимся к этим чистоплюям с другой стороны.

Василий тут же круто свернул в сторону и о редакторе подумал с уважением: если тот служил в армии — наверняка был старшиной.

Все получилось, как и задумали. В спокойный вечерний час, когда солнце уже приготовилось уйти за горизонт, голубой телевизионный автобус, ошарашивая прохожих своим величием, появился на улицах городка. Многие останавливались и смотрели ему вослед. Старики вспоминали молодость, молодежь наверняка иронизировала: приделать бы к нему реактивный двигатель.

А телевизионная братия спешила занять места в гостинице.

Всем было ясно, что день прожит не зря, и после ужина, перебивая друг друга, припоминали подробности встречи с капитаном, радовались, каким недалеким оказался тот и какие далекие они сами.

Василий лежал поверх одеяла, свесив ногу, курил и пепел стряхивал в консервную банку, стоявшую на груди. На душе было муторно, где-то внутри не успокаивался писклявый голос Аллы Пугачевой: то ли еще бу-удет, то ли еще бу-удет, то ли еще будет, ой-ей-ей! И заглушить его не мог даже рык редактора.

Но вот кто-то со словами: «Мадам, уже падают листья», — бухнулся рядом и потянулся обнять Василия, но, получив коленом по пояснице, сменил пластинку:

— Так, да?

— Катись-ка… — сказал Василий.

«Каждый раз одно и то же, — подумал он, оглядывая утопающую в дыму комнату, стол, кровати, кинокамеру в ободранном футляре, штативы, сложенные в углу. — Каждый раз одно и то же…»

Спал эту ночь Василий плохо, часто просыпался, подолгу не мог заснуть. Надоело! Ох как надоела эта жизнь — звонкая и пустая, как стук монетки о булыжник. Нет основательности. Во-от! Прыгаешь и звенишь, будто под тобой пустота. Словно все вокруг затеяли детскую игру. Все восемь лет. Девятый год…

Утро выдалось прекрасное, именно в такую погоду снимают хорошие фильмы. Гостиничный номер, оказалось, был оклеен золотистыми обоями. И когда раздернули шторы, все засверкало и заблестело, как в золотой шкатулке.

Если кто-нибудь подходил к окну и видел свой автобус, тут же вспоминал вчерашний гон от представителя закона, смеялся и шутил: по всему выходило — нигде капитан, кроме милиции, работать не сможет. Не возьмут!

А в семь ноль-ноль капитан, как по-щучьему велению, появился, встал у автобуса и закурил. Остроумные шутки тут же прекратились, и редактор, поспешно заправляя рубаху, бросил Василию:

— Идем!

Еще с крыльца редактор крикнул старому знакомому:

— Привет, капитан, чего не спится?

— Чтобы вы спали спокойно, — перефразировал капитан заголовок передачи о милиции.

— Спасибо, да и так не жалуемся.

— С вами, как с порядочными, а вы… Что будем делать?

— Будем работать, капитан.

Но тот покачал головой.

— Это абсолютно исключено. У нас в городе проходит всесоюзная конференция.

Редактор тут же сменил тон и полез в бутылку, и некому было его удержать.

Что творилось с Василием — слов не подобрать. Он страдал! Всегда в почете, всегда на виду, первые руководители стараются произвести на него хорошее впечатление. И вот… И вот оно, подтверждение — все на этой работе временно, все случайно. Это — не настоящая жизнь. Это какая-то игра! Только звон один! Аварий настоящих и то не бывает.

А когда капитан сказал, что и горисполком не поможет, что там обо всем знают и что сейчас эту колымагу нужно перегнать во двор милиции и составить акт…

Тут-то Василий психанул!

— К едреной фене всех! Надоело! Мои нервы больше не выдерживают, — сказал он редактору. — Вы как хотите, а я пошел домой.

— Ладно шутить, — мрачно сказал редактор. — Тоже мне, шустряк, домой пошел. Сто километров. С рассветом надо выходить.

Василий хотел ответить как надо, но так велика была его обида и столь позорным виделось положение, что он просто повернулся и пошел, даже не вспомнив про сумку с термосом и командировочными тапочками. Он еще услышал голос офицера за спиной:

— Может, задержать?

А вот что ответил редактор, Василий не расслышал. Но должен правильно ответить: на студии все демократы.

«Надеются, — продолжал кипеть Василий, — думают, зайду за угол, посижу на скамейке, отмякну и вернусь. Кукиш! Плохо знаете меня».