Ефим Зозуля - Мастерская человеков (сборник)

Так, беседуя, они ушли.

Капелов смотрел на них и слушал, как они говорили, с открытым ртом. Ему нравилось это. В том, как они беседовали, была какая-то поэзия. Что-то его трогало. Горло еще не сжимали спазмы, но могли сжать. Он хотел чем-то помочь девушке. Он чувствовал в этом потребность. Но не знал, что ей сказать. Он вышел в коридор за Латуном и спросил его:

– Господин Латун! Господин Латун! Она спрашивает, как ей держаться?

Она не спрашивала, но нужно было соврать – иначе старик не ответил бы.

– Что такое? – послышался голос. – И тут не дают покоя!

– Она спрашивает, как ей держаться с ним? – повторил Капелов.

– Пусть будет нездешняя, – сказал Латун. – Пусть он говорит ей что угодно и делает с ней что хочет, а она пускай как бы отсутствует, как будто это ее не касается, пусть она будет нездешняя… Пусть она не выражает страсти, пусть как бы отсутствует. Это красит женщину и привлекает мужчин.

Капелов подошел к девушке, отозвал ее в угол и таинственно объяснил ей это. Она кивнула головой и поблагодарила.

– Почин сделан, – сказал Латун. – Теперь надо приняться за другие заказы. Но вот беда: патента нет. Каждую минуту можно ожидать, что к нам ввалится полиция. Увидит верстак, куски мяса, ведро крови и все остальное боже мой, что будет! Из нас сделают дешевейшую сенсацию! Идиоты будут полгода кричать о раскрытии шайки утонченных убийц – черт знает какая чепуха поднимется! Нас законопатят в тюрьму и сделают героями сенсационного процесса, а потом публично зарежут, как баранов!..

Капелов, который не был любителем скандалов и шумихи, сказал, предупредив, что это не предложение, а он только думает вслух:

– Может быть, это будет не так плохо. На суде мы докажем, что мы не убийцы, а, наоборот, создатели людей. Что мы открываем новую эру в истории человечества. Скажем, что мы обращались в комитет по делам открытий и изобретений, но эти тупицы ничего не понимают, устраивают бессмысленную, но типичную для всех таких комитетов во всем мире волокиту, и поэтому мы приступили к работе нелегально. Реклама будет мировая. Никакими деньгами и никакими публикациями мы не Достигнем такой известности. И когда нас признают, мы будем окружены таким почетом и поставлены в такие прекрасные условия, что…

Латун внимательно слушал, но вдруг, как всегда, вспылил:

– Чепуха! Полнейшая чепуха. В этой невежественнейшей стране, где еще происходят погромы и всякая мерзость, вы надеетесь на справедливость и вдумчивое отношение?! Нас уничтожат, как колдунов в средние века. Что вы, в самом деле! Еще сравнительно совсем недавно в России устроили мировой процесс, основанный на идиотском обвинении какого-то несчастного еврея, что он пил христианскую кровь… Подумайте, какая чепуха!

Но на основании этого увеличивали число телеграфных кабелей, так как имевшихся было недостаточно, – так много было телеграмм! Что вы, не знаете еще, как люди глупы и подлы? Нас так обвинят и так запутают, что уже ничто не сможет спасти! Пожалуйста! Дураков нет! Не хочу никаких фокусов! Я сегодня же опять пойду в комитет по делам открытий и изобретений и поговорю с самим председателем.

И Латун отправился опять в комитет.

Он намеренно не позвал с собой никого из тройки ни Кнупфа, ни Камилла, ни Ориноко. Ориноко был обижен и не показывался, а Кнупф и Камилл энергично подготовляли переезд в новое помещение. Камилл особенно увлекся этим делом.

Латун был рад, что они заняты. Они с первой минуты враждебно настроились к этому комитету и мешали ему правильно вести переговоры. Он именно и решил воспользоваться их отсутствием, чтобы пойти самому, но так как он сам не любил ходить и привык во всем, даже в мелочах, советоваться с кем-нибудь, он взял с собою Капелова.

Они пришли в комитет по делам открытий и изобретений рано, задолго до начала официального приема. Но посетителей уже было много. Они сидели на тех же длинных скамьях, на каких Латун их видел в первый раз, и точно так же держали на коленях проекты, макеты и всевозможные материалы, демонстрирующие их изобретения. По количеству их было больше, чем в прошлый раз, но характер проволочных и иных конструкций, которые они держали на коленях, был примерно тот же. Впрочем, один держал на плече длиннейшую трубу, которая не могла находиться в вертикальном положении мешал потолок, – и, подпираемая плечом изобретателя, она занимала всю приемную по диагонали. От нечего делать Латун и Капелов спросили нескольких изобретателей об их изобретениях. Двое отказались отвечать, а один даже в грубой форме.

– Что за вопросы! – пожал он плечами. – Кто сообщает деловые тайны?!

Но это не было тайной. Другие изобретатели исподтишка сообщили Латуну, что изобретение его обещает быть весьма рентабельным, и он боится конкуренции.

– Но, – добавили они, – он не знает, что тут же сидят пять конкурентов с такими же изобретениями.

Изобретение заключалось в подвязках, к которым прикреплены крохотные электрические лампочки и батарейки.

– Это, – объяснил он, – приятная принадлежность для изысканных любовниц, которые в темной комнате смогут создавать для лиц, любящих свет, подходящие световые эффекты.

Подвязка, состоящая из разноцветных кусочков целлулоида, могла механически передвигаться, и свет от фонарика был, таким образом, многоцветный…

Один из конкурентов, который сидел тут же с нестерпимо самодовольным выражением лица, намеревался перещеголять всех тем, что у него подвязки могли еще звонить, выпускать небольшой каскад искр – нечто вроде маленького фейерверка, что обещало быть особенно красивым в темной комнате и напоминать милое детство с елкой в родительской обстановке…

Кроме того, подвязки могли выбрасывать из особого отделения маленький клочок бумаги, представляющий собою точный и проверенный счет за все доставленные удовольствия…

По коридору расхаживал в чрезвычайно грустном настроении высокий желчный изобретатель и с черной скукой и неприкрытой мукой зависти оглядывал автора замечательных подвязок. Его изобретение было значительно скромнее; он придумал ремешок с тихим мелодичным звоночком, который девушки в танцульках прикрепляли к щиколотке во время танцев и общественных увеселений. В Берлине уже на многих балах практиковалось это, между тем патент ему еще не был выдан. Кроме того, это изобретение так несложно, что преследование за подделки будет совершенно безрезультатно. Оно ни к чему не приведет. Это его чрезвычайно огорчало.

Выражение лиц у большинства изобретателей было отчаявшееся и алчное, как у золотоискателей. Кроме того, они были еще искажены, так сказать, местным озлоблением: их мытарили, как вообще повсюду мытарят изобретателей.