Борис Пильняк - Том 5. Окэй. Камни и корни

Это – женщины-ткачихи, текстильщицы, хребет японской промышленности, залог японского просперити. Нужны гомерические усилия, чтобы этих, брошенных в XVIII век, безропотных невольниц раскабалить в класс и в людей. Это будет сделано – людьми и временем. Это делается. Сейчас же пока 10 процентов всего фабрично-заводского пролетариата Японии – дети, подростки до 15 лет. Коллега Кагава, возьмите какое-нибудь описание жизни детей на английских фабриках второй половины XVIII века, смягчите немножко углы эпитетов, сократите несколько цифр, выбросьте несколько междометий, вместо названий Манчестер, Бостон, Стокпорт поставьте названия японских городов, и у вас получится интересная, изобилующая свежими фактическими данными, повесть – «О положении детского труда в сегодняшней Японии». Вам очень поможет в этом Чарльз Диккенс.

До 1918 года было до-бытие. Настоящая история, плотная, туго набитая фактами и связанная, идет с 18-го года.

До-история состоит из отдельных разрозненных событий, всплесков, отрывочных выступлений. Первые рабочие союзы, созданные стараниями энтузиастов-интеллигентов, вернувшихся из Америки, появились в последнем десятилетии XIX века. То был героический период деятельности идеалистов, энергичных пионеров и непреклонных безумцев. Вот они – первые члены японского пролетарского пантеона. «Японский Роберт Оуэн» – Сакума Тэйити. Первый организатор союза рикш, впоследствии казненный, – Окуномийа Накад-зима Хандзабуро – автор и режиссер первой японской стачки на Гавайских островах, зачинщик крестьянского движения в Маэбаси, самоотверженный чудак, окрещенный «сумасшедшим».

Первая в истории Японии рабочая демонстрация состоялась 10 апреля 1898 года. В восемь часов утра восемьсот рабочих собрались в помещении организации, повернулись в сторону императорского дворца, прокричали троекратное бонзай в честь сына неба и, надев головные уборы, специально сшитые к этому дню, пошли стройными рядами в парк Уэно под пение первой в Японии рабочей песни, – в парк, где полицейских было больше, чем деревьев. В этот день ответственным распорядителем демонстрации был один юноша, незадолго до этого возвратившийся из Америки, где он блестяще окончил университет со званием бакалавра. Вскоре этот юноша встал наряду с анархистом Котоку в первых рядах японских революционеров, а после начала полицейского террора вынужден был эмигрировать. Теперь этого юношу, уже старика, можно часто видеть тихо шагающим по Тверской. Он – непременный член Исполкома Коминтерна. Зовут его – Сэн Катаяма.

В этот памятный день на улицах Токио впервые зазвучала песня, которая начиналась так:

Эти рабочие организации были эфемерны. Они рождались в результате отчаянных усилий и лопались при первом тычке полицейского пальца иль после первого провала стачки. В это же время когорта революционеров во главе с Котоку и Катаяма пробивала себе дорогу сквозь стену полицейских и охранных столетий. Скрипящие тюремные ворота становились добрыми старыми знакомыми и университетами.

В 1910-м году принц Кацура, премьер-министр, генерал, не видавший ни одного боя, решил уподобиться богу Сусаноономикото, некогда отсекшему разом все головы у зловредной гидры. В июне этого года 26 революционеров во главе с Котоку и его женой Канно Суга были внезапно схвачены. В январе следующего года, после приговора верховного суда, с ними степенно расправились. 12 – в их числе чета Котоку – были удавлены. В Японии смертная казнь производится при посредстве особой машины «косюдай» – горлодавилки, в которой смерть наступает не раньше, как через пятнадцать минут. Еще 12 были присуждены к каторге на всю жизнь. Один из них сошел с ума. Причины ареста и расправы неизвестны, ибо в печать попало только несколько туманных и кратких, как танка, сообщений о том, что – «Котоку и его товарищи были накануне невероятного преступления, которое, буде оно осуществлено, покрыло бы их извечным позором».

Котоку и его товарищи готовили убийство императора.

Все это вам известно, коллега Кагава. Ликвидация 24-х и политический террор достигли цели – революционное и рабочее движения были стерты с лица земли.

Вместо них в 1912 году адвокат Судзуки робко организовал, оглядываясь на нахмурившего брови мин-внудела, Общество Дружбы – «Юайкай» – рабочий союз с вегетарианской программой. В почетные советники был приглашен промышленный даймио – барон Сибудзава. Благодаря удачливой звезде союзник просуществовал до 1918-го года, и затем он вдруг стал быстро разбухать, как отрок Момотаро из вашей сказки, коллега Кагава.

Август 1914 года. Война на белом Западе. Вступление Японии в войну. Штурм Циндао. Отчаянное обогащение Японии. Рынки. Военные заказы. Нарикины – скоробогатчики – растут, как бамбуки после ливня. Рис, то есть жизнь, – жизнь, то есть рис, – дорожают. Революция в России. Вторая. Газетные телеграммы о Рейнине, то есть Ленине. Учащение пульса в интеллигентских кругах. Дальнейший подъем риса. Одно сё – около двух литров – двадцать копеек. 21, 22, 25. Совет депутатов уже в Урадзио (Владивосток), в 36-ти часах от Цуруга. Рис: 26–28 – 30. Студенты читают статьи Кропоткина и речи Рейнина. Зенит войны. 32–35 – 39.

1918-й. Он может смело стать рядом с 1848-м, 1871-м и 905-м, на одну ступеньку ниже их величеств – 1793-го и 1917-го.

Коллега Кагава! – перечитайте автобиографический роман одного из рабочих лидеров – Асо – «Расцвет». Первые страницы этой книги посвящены 918-му году. Особенно сильно идейное возбуждение среди товарищей Йосио, у студенческой молодежи. Сообщение о двух революциях в России производит так же впечатление на молодую Японию, как некогда вести о парижских коммунарах на русских идеалистов. Токийские студенты начинают организовать кружки – копии кружков Каракозова, Чайковского, Долгушина и других. Эти кружки – Общество новых людей, Союз народников, Союз творцов, Общество расцветного народа. В этих кружках круглые сутки сидят над социалистическими и анархистскими книгами, особенно над Лениным и Кропоткиным, разбирают случайно добытые декреты правительства Советов, спорят о сроках японской революции и в заключение читают «Новь» или «Отцов и детей». Среди молодежи мода – отпускать волосы до плеч, зачесывать их назад и носить русскую рубашку. Многие перебираются в рабочие кварталы, другие едут в деревню платить долг своим младшим братьям. Неслыханная вещь – лучшая часть выпуска Токийского императорского университета в 18-м году отказалась от бюрократической карьеры и пошла в ряды рабочих организаций. В 1918 году до хрипоты спорили в синих от дыма деревянно-бумажных комнатушках о «решающих сроках».