Борис Пильняк - Том 6. Созревание плодов. Соляной амбар

Женщины поплакали, обнявшись. Разговаривали за чаем медленно, только старшие.

Дмитрий с Климентием после чая вышли на улицу. Климентий никогда не видел гор и смотрел поверх улицы.

– Ты нам ответное письмо писал? – спросил Климентий.

– Я, а что?

– Грамотно пишешь.

– Ты тоже грамотно.

– Я о тебе, как родился, все время слышал от отца и от матери. Есть, мол, такой замечательный вольный да высокий Урал, и есть на Урале брат Дмитрий… Не знаю почему, а всегда очень приятно было об этом думать… Думал про тебя как про друга…

Светила луна. Улица, уходившая в гору, лежала в тяжелых снегах. Внизу, у плотины горели электрические фонари литейного, горели электрические фонари на горах, у отвалов.

– А ты про Фому Талышкова ничего не слышал? – спросил безразлично Климентий.

Дмитрий насторожился.

– Про кого?

– Фома Талышков, рабочий с меднорудного.

– А тебе зачем?

– Есть у вас такой, в вагоне разговаривали.

– Кто разговаривал?

– Атак, рабочие…

– Кажись, есть… особенно не слыхал.

– Покажи, где живет.

– Особенно не знаю… На Тагильской или Напольной…

В сумерки на другой день Климентий постучался в приземистый дом на Напольной улице. Из-за двери спросили:

– Кто?

– Да если не запамятовал, – голову проломили… Дверь отперли. Высокий рабочий сказал, оглядывая Климентия.

– Не признаю что-то…

– Леонтия Владимировича Шерстобитова помните? На лице рабочего появился страх.

– Да, ведь, он…

– Вы и есть товарищ Талышков?

– Да.

– Леонтий Владимирович действительно убит в Московском восстании, я вот к Вам пришел за него, два года добирался…

На второй день после знакомства с Талышковым, в субботу во время всенощной, чтоб было незаметней, – Климентий позван был на партийное собрание. Дома Климентий сказал, что идет погулять. На углу Тагильской и Напольной Климентия ждал Талышков. Вдвоем они, не разговаривая, в нескольких шагах друг от друга, пошли в поле к горам. Собрание заседало на заброшенном кирпичном заводе, в обжигной яме, без огня, во мраке. Собралось человек сорок, говорили о талонной системе капиталистов, о борьбе с нею, прочитали при свечке проект воззвания против талонов, решили размножить. Председательствовал Талышков – товарищ Фома. Рядом с Климентием вспыхнул огонек папиросы, и Климентий узнал брата Дмитрия, – отодвинулся от него. Разошлись уже запоздно. Расходились по одному, по двое, не оглядываясь. Климентий вышел вслед Дмитрию, – прошед шагов десять сзади, нагнал, крепко положил руку на плечо. Дмитрий не испугался, обернулся, – лицо выражало суровость, суровость сменилась радостью.

– Клим, ты?

– Я!

Светила поздняя луна. Друг против друга в пустом поле стояли два счастливых человека и счастливо смотрели друг другу в глаза.

– Друг?!

– Друг!

– Так это ты чего ж?!

– А ты чего?..

– Так я ж тебя спрашивал о товарище Фоме?!

– А откуда ты его знал?!

– Большевики, значит, – братья?!

– Явно!

– Друг?!

– Друг!..

Братья счастливо смотрели друг другу в глаза. Заговорил Дмитрий:

– Ты сказал, – как родился, все время слышал обо мне, есть, мол, у тебя брат Дмитрий. Мне тогда совестно показалось за тобой повторять, а теперь скажу другу. Я тоже так – есть у меня брат Клим, живет в России, и приятно… А сейчас – друга нашел!..Ты меня похвалил, – грамотно пишу. Видишь? – Дмитрий вынул из-за пазухи, показал сложенный лист бумаги. – Воззвание, которое обсуждали. Будем вместе на гектографе отпечатывать, ошибки исправим, раз грамотные!..

– Я тебя нарочно на собрании не окликивал, хоть и видел, отодвинулся от тебя, – нарочно сзади по плечу ударил, – лучше всего человека узнаешь, когда сзади положишь руку ему на плечо, трус даже на солнышке вздрогнет, шкура у него задрожит… Ты не дрогнул!..

Климентий схватил брата под мышки, поднял, повернулся с ним вокруг себя, как вокруг оси, – поставил на снег, ударил по плечу, –

– Заживем?!

Товарищи долго в тот вечер ходили по морозной ночи, ушли в горы, в сосны, в снег, далеко от человеческого жилья, чтобы никто не слышал их слов. Каждый хотел все рассказать о себе, чтобы друг стал участником его дел. Все же об Анне Климентий не сказал ни слова. Им было очень весело, братьям, друзьям, единомышленникам. Ночью же, когда все уснули, хоронясь от всех, Климентий вздул лампу и писал Анне – о друге…

Фома Талышков нашел работу Климентию в меднолитейном у мартенов. Партия же – Фома Талышков с товарищами – нашли комнату для Климентия, где под половицами спрятан был ящик гектографа. Мать Арина Николаевна с младшими осталась у брата Алексея, пошла на отвалы сортировщицей. Как в комнате Леонтия Владимировича, стол у Климентия покрывал громадный совершенно чистый лист промокательной бумаги, лежали книги, Климентий купил себе настольную лампу. За стенами сорокаградусными морозами в тяжелых снегах проходили уральские ночи. Ночами Дмитрий и Климентий трудились над гектографом. В сизые рассветы Климентий шел к мартенам. В праздничные дни, в отдыхи Дмитрий и Климентий говорили о Якове Свердлове, о Леонтии Шерстобитове, о революции, о будущем, о Пятом годе в Камынском депо. Климентий написал Андрею Криворотову, просил книг, Андрей прислал арцыбашевского «Санина», сообщил, что эта книга запрещена. Товарищ Андрей, он же Яков Михайлович Свердлов, прислал Климентию тогда, услыхав, что Климентий ищет книг, целый ящик с замечательными книгами.

Через месяц после приезда Климентия, в феврале, товарищ Фома Талышков погиб. Он шел с собрания от Масленникова, собирались в подвале для картошки под домом, разошлись часов в двенадцать. Недалеко от его дома пировали свадьбу, веселились, играли на гармонике. У ворот стоял знакомый, проветривался, пригласил зайти. Талышков зашел, пробыл недолго. Когда он вышел оттуда и пошел домой, за воротами его ударили сзади поленом по голове. Он потерял сознание. Его били поленами и ногами. Его оттащили от свадебного дома, чтоб там не заметили избиения и не вступились. Талышкова бросили около его ворот. Его били переодетые полицейские – и рассчитывали, должно быть, что он убит. Его подобрала жена. Дома он пришел в сознание на третий день, стал поправляться – и на десятый день его подняла с постели полиция в тюрьму, где он и умер. Тогда же арестовали Масленникова. Товарищ Андрей – Яков Михайлович Свердлов – скрывался в Екатеринбурге. Климентий и Дмитрий вдвоем написали, отпечатали на гектографе, рассыпали по поселку правду о смерти товарища Талышкова. И в ту ночь, когда Климентий и Дмитрий, полные возмущения и ненависти, печатали этот скорбный листок о товарище Фоме, – Климентий рассказал Дмитрию об Анне, о своей любви… Занавеска на заснеженном окне Климентия и лампа на столе у окна стали условными знаками явок – вместо приземистых оконцев Талышкова… Брат Дмитрий был – другом.