Всеволод Иванов - Кремль. У

— То есть я должен понять, что вы приехали сюда по предложению так называемых шести братьев Лебедей?

— Не от них прямо, но по их совету.

— Позвольте, они, что ли, принимают участие в строительстве комбината?

— Не принимают прямо, но косвенно имеют большое значение. Физическое возрождение человека, к которому там стремятся наряду с психическим, которым заведую я, вдруг выдвинуло их на первый план. Судите сами, люди приехали с полным набором физических инструментов в виде тенниса, футбола, волейбола, бокса и тому подобного, вплоть до городков, а что я могу предложить в области психической — ни одной умственной игры. Я только всему этому планы составляю. Скажем, волейбол — натянул себе сетку и кидай мяч да веселись, а мне, скажем, театр организовать, уже не говоря о пьесе на местном материале, актеров попробуйте набрать. Вот они вышли вперед меня и начали влиять на дирекцию. А Мазурский приедет и разоблачит меня перед ними, и они захватят психическую часть, черт его знает, что он наболтает, они могут все даже и Мазурскому передать.

От всего услышанного и я пришел в полное недоумение.

— Послушайте, Леон Ионыч, но ведь это же получается черт знает что такое. Но ведь это же протекционизм, если дело обстоит так, как вы освещаете.

— Именно так.

— Но с этим необходимо бороться. Это нужно вскрывать. Если хотите, дайте мне полномочия, я поеду за Мазурским и все вскрою, это безобразие необходимо прекращать в самом начале.

Черпанов потрепал меня по плечу:

— Хороший вы человек, Егор Егорыч. Но тут помимо протекционизма есть масса и других причин, по которым придется поручить решение дела его в наше отсутствие, да и кроме того, я думаю, что я преувеличиваю значение шести братьев, хотя они и по психической чисто линии в моей области сделали многое. Судите сами: я пил, и пил зверски, почему — я должен вам открыть — и низвергнут был в бездну со всех постов, которые до того занимал, и был я библиотекарем в библиотеке, книги в которой от долговременного чтения и плохой бумаги, на которой их печатают, пришли в такую ветхость, что только ненормальный, свихнувшийся глаз может соединить их листы и, прежде чем читать, надо было рассказать содержание книги, после чего читатель обычно брался, но от слипшихся литер и ветхой бумаги либо ее раскуривал, либо возвращал обратно, но дело это было трудное и без пьянства невозможное, потому что совершенно безнадежно, книг было мало и надо было их повторять, унылые беллетристические измышления, и на таком труде многие спивались, и решили назначать туда грамотных пьяниц, так как считали, что даже, может быть, подобная работа вызовет известное отрезвление. И вот приехали шесть Лебедей, стали думать, кого же пустить по психической работе, и тогда говорят: мы его вылечим, хотя он и наследственный алкоголик, для нас это даже и легче, мы предпочитаем наследственные болезни лечить. А для меня пора была самая тяжелая, я в жару не пью, разве что пиво, но тут при ситуации рассказа должен был даже пить голый спирт, если б его находил. Они приходят и говорят: ты, говорят, никуда, Черпанов, от нас не выскользнешь, наши кулаки тебя всюду найдут, хочешь ли излечиться и приняться за психическую обработку общества?

— Пожалуйста, — говорю, — только от рассказывания книг освободите.

— Мы, — говорят, — будем создавать рефлекс пьянства. За одну рюмку — удар кулаком, но удар кулаком своеобразного характера, будет бить один из шести, а есть разные — холодные, горячие, до крови, до икоты, и так как ты будешь ждать и где бы ты ни пил, мы тебя везде достигнем и найдем. И точно: в лес, бывало, уйду, не говоря уже про людей, налью рюмку, осмотрюсь кругом — никого, только выпью рюмку, как шарахнет каким-нибудь колющим ударом, так кишки перевернутся, смотришь — а один из Лебедей сидит где-нибудь за пнем или за кочкой!

— Излечили?

— В две недели всю наследственность рукой сняло, но и с тела и со смелости я спал. Дали мне тогда психическую переделку людей и направили сюда, так как я пока планов не составил, собирать рабсилу и изучать каждого в отдельности в его быту и составлять на каждого психологическую ведомость.

— Следовательно, выходит, что главную роль там пока играют 6 братьев Лебедей?

— А как же иначе? Какие за мной заслуги, кроме пьянства, а они в ужас и сокрушение чувств Урал привели тем, что в декадный срок, в одних трусиках, обежали весь Урал с юга на север, причем, было у них на севере крупное столкновение с бандой бродячих кулаков, так они их лбами разогнали.

— Как так можно лбами разогнать банду?

— А вот и можно. Банда на них с оружием, а один из них подбегает сбоку — и трах, как козел, лбом в живот предводителя, а тот и кувырком, он вторично… Они, опираясь на лоб, подкову выпрямляют.

— Очень уж вы невероятные вещи рассказываете.

— А вот увидите, когда приедете на Урал. Вот вам фотография.

Он достал. Стояли, действительно, пятеро здоровенных дядей с узкими полосками лбов, в полосатых майках и вытаращенными глазами.

— Позвольте, их здесь пять, а что касается лбов, то нельзя же эту полоску в палец считать за лоб.

— Их и есть пять.

— Но почему же шесть братьев Лебедей?

— Не знаю, не догадался спросить, может быть, шестого они подбирают, или умер, или в тренировке, они постоянно тренируются. Что может там наплести Мазурский?

— Так давайте я поеду, если вас это так беспокоит.

— Надо здесь дело покончить, а не ехать. Очень мы разъезжать любим. Костюм упустим.

— Да я могу пойти и достать.

— Войдите!

В дверях стоял Жаворонков, он плотно прикрыл дверь, перекрестился, полез в глубокий карман, запустив туда руку по локоть. Черпанов сидел, поставив ноги. Жаворонков достал грязный платок и положил его на ноги Черпанова. Платок завязали узлом. Черпанов положил платок в карман.

— Спасибо.

— Да чего ж не пересчитаете?

— А зачем считать, разве их тут дюжина?

— И побольше дюжины, — самодовольно сказал Жаворонков.

— Измял ты их?

— Да не измяты, а сложены.

— Шелковые, что ли?

— Бумажные.

— Маленькие размером, значит?

— Нормальные.

— Ну да черт с ними, есть о чем разговаривать! Спасибо. Где нашел-то?

— А у себя в сундучке.

— Любопытно, как я их мог только засунуть под сундук.

— Да нет, в сундучке.

— Извини, но в сундук я твой не лазил.

— Да зачем вам туда лазить? Кроме меня да бога никого туда не пускается.

— Что ж, выходит, что ты у меня их и спер.

— Я спер? Мои кровные.

— Твои. Зачем же ты мне их даешь?

— На дело.

— Делов у меня много.

— А на то самое. На несчастную религию, в пользу вашего скрытого креста. Мне одно только желательно, хоть я и погибнуть могу в этом деле, — скажите, что помощь вам оказывает Жаворонков, и он всегда с вами.