Евгений Войскунский - Потеря

Официантка, полная женщина, туго обтянутая коричневым платьем, приносит нам чай и булочки с маком.

Тут со звоном распахиваются двери, и в ресторан вваливается шумная компания мужчин. Официантка, вздернув брови, восклицает: «Ох, горе мое!» — и рысью убегает к стойке.

Компания, перекидываясь шутками, сдвигает два стола по соседству с нами, рассаживается и, не утруждая себя изучением меню, разноголосо зовет официантку. А один, невысокий, краснолицый и нечесаный (на голове у него — будто мокрый стог соломы), отправляется прямиком к стойке, обнимает официантку за талию и тащит ее к своей компании. Официантка вырывается и говорит ему что-то сердито.

— Чего, Серега? — громовым голосом кричит из-за стола толстяк в кожаной куртке. — Не хочет обслуживать?

Краснолицый, не оборачиваясь, делает жест рукой — мол, обожди — и, наклонившись к официантке, бубнит ей что-то в ухо. Затем он возвращается к столу, на его обветренном лице победоносная улыбка, светлые глаза смотрят нагло и весело. На нем мохнатый синий свитер.

— Порядок! — кричит он. — Порядок на Балтике.

Действительно, через несколько минут официантка тащит им на подносе батарею бутылок. Компания встречает ее приветственными возгласами, а краснолицый снова подбирается к ее талии.

— Руки, руки, — говорит она, увертываясь.

— Это рыбаки, — говорю я Студенцову. — Вчера вернулись с атлантического лова. Теперь будут пить минимум неделю.

Студенцов не отвечает. Он пристально смотрит в сторону шумной компании, в прищуре его глаз я замечаю что-то настороженное.

По оконному стеклу барабанит дождь. За окном ничего не видно. Только размытые пятна фонарей.

— Что вы сказали? — спрашивает вдруг Студенцов.

— Я говорю, это рыбаки. Вернулись из Атлантики.

— Да-да. Рыбаки… — Он смотрит на часы. — Пожалуй, нам пора. Э-э, можно вас на минутку? — обращается он к официантке.

Но она не слышит. Раскрасневшаяся, сердитая, она отбивается от деятельного краснолицего рыбака, который хочет выпить за ее здоровье и требует, чтобы она выпила тоже.

— Как не стыдно, Бричкин! — возмущается официантка. — У тебя жена дома, три месяца ты ее не видел…

— Да я дру-ужески, Клавочка!

— Он дружески, Клавочка! — подхватывает вся компания, заливаясь смехом.

— Убери руки! Думаешь, если ты селедку ловишь в океане, так тебе все дозволено?

— А что я такого делаю? — заявляет Бричкин, откидывая рукой соломенные волосы, лезущие в глаза. — Просто выпить с тобой хочу.

— Он выпить хочет! — заливается компания. — После селедки потянуло… А то все селедка да селедка… Ха-ха-ха!

— Да ну вас всех! — У официантки стоят слезы в глазах. — Людей бы постеснялись. Не буду вас обслуживать!

Она хочет уйти, но неугомонный Бричкин хватает ее за руку.

Тут поднимается Студенцов. Он одергивает китель и подходит к соседнему столику. Я слышу его спокойный и властный голос:

— Отпустите ее, Бричкин.

Компания разом умолкла. Затем раздается громовой голос толстяка в кожаной куртке:

— Вы, товарищ офицер, не вмешивайтесь.

Я подхожу к Студенцову. Мало ли что.

Глаза у Бричкина светлые, шальные, чуть навыкате. Так и впился взглядом в Студенцова, часто и жарко дышит, приоткрыв рот, — ни дать ни взять рысь перед прыжком. Вдруг его потрескавшиеся губы раздвигает улыбка.

— А-а, товарищ… — скользнул взглядом по погону, — капитан первого ранга… Здра… Здравия желаю!

— Здравствуйте, штурман, — тихо отвечает Студенцов.

— Вот… Вот — ценю! — восклицает Бричкин и оборачивается к своим друзьям: — Слыхали? Штурман! Верно! Был Бричкин штурманом! А?

— Знакомый он тебе, что ли? — интересуется толстяк.

— Ещ-ще какой знакомый! — с силой произносит Бричкин. — А ну, Антон, освободи место!.. — Он спихивает соседа, молодого белокурого парня, со стула. — Прошу, товарищ каперанг. Дорогим гостем будете. — Он наливает водки в большой бокал, до края, через край. — Прошу.

Студенцов не принимает бокала.

— Спасибо, — говорит он. — Я бы посидел с вами, но времени нет. Я уезжаю.

— Так. — Бричкин ставит бокал на стол. — Брезгуете, значит, с рыболовом?..

— Не брезгую. Просто времени нет, штурман.

— Был штурман! — взрывается Бричкин. — Был, да весь вышел! В помощники капитана вышел, понятно? И в капитаны выйду! Р-рефрижераторное судно Бр-ричкину обещают, понятно? Всего хватает, не жалуюсь… Вот! — он выхватывает из кармана панку смятых денег, протягивает ее Студенцову. — Mo-могу одолжить!

Студенцов молчит.

— Брось, Серега, — говорит толстяк. — Товарищ офицер уезжает, ты его не задерживай.

Бричкин сует деньги в карман, откидывает рукой волосы со лба. И — совершенно спокойно:

— Верно. Уезжает. Он всегда уезжает. Часто я думал: вот бы встретиться. Ну, вот и встретились. Ну и все. Счастливого пути, товарищ капитан первого ранга. — Он садится, навалившись грудью на край стола, придвигает к себе тарелку с салатом.

— Счастливо оставаться, — говорит Студенцов.

Мы рассчитываемся с официанткой, надеваем шинели, а поверх шинелей — невысохшие дождевые плащи и выходим из ресторана. Моросит дождь, шуршат по мокрому асфальту покрышки автомобилей, деревья в сквере грозятся небу мокрыми узловатыми кулаками.

Откуда берется столько туч? С Гудзонова залива, что ли, их нагоняет?

Возле кирхи мы останавливаем такси. Залезая в машину, я вижу сквозь водяную пыль неоновую вывеску «Якорь», а под ней, у входа в ресторан, неподвижную фигуру в синем свитере, с розовой от неона непокрытой головой.

Мы приезжаем на вокзал. До отправления поезда еще час с небольшим. Студенцов, видимо, не расположен к разговору. Он садится на скамью в зале ожидания. Лицо у него непроницаемое, глаза полуприкрыты красноватыми веками. Не стоит лезть с расспросами. Я покупаю в киоске «За рубежом» и сажусь на скамью рядом со Студенцовым.

Напротив нас сидит молоденький матрос — он жует пирожок и с опаской косится на Студенцова. Дальше — двое парней в штатском коротают время за подкидным «дураком». По соседству со мной сидит семья — чернявый старший лейтенант с женой и мальчиком лет трех. Мальчишка капризничает, хнычет, стучит ногой по чемодану, и старлей вполголоса бубнит ему нечто успокоительное. Жена старлея сидит неподвижно, лицо у нее очень красивое, взгляд устремлен… бог знает, в какую даль устремлен ее взгляд.

Раскрываю «За рубежом», но что-то мне не читается. Строчки бегут перед глазами вхолостую — их смысл не доходит до меня. Поскорее бы завалиться спать. Ведь вставать придется отвратительно рано, в шестом часу утра.

Утром Студенцов пересядет в московский поезд, а я — в поезд, идущий в главную базу. Если бы не шторм, я отправился бы в главную базу кратчайшим путем — с морской оказией. А так придется кружить по железным дорогам.