Михаил Волков - На румбе — Полярная звезда

— Слушаю, — переключил нужный тумблер командир.

— Товарищ командир, — донесся голос начальника химической службы капитана-лейтенанта Николаева. — В кормовом отсеке отшлюзовался Нептун с Русалкой. Они следуют в центральный.

— Есть. Оказать ему все почести по пути следования.

Отсеки продублировали приказание и последовательно доложили о движении Владыки морей и океанов.

Наконец переборочная дверь из соседнего отсека открылась, сначала в отверстие продвинулся трезубец, потом корона и вот уже сам Нептун во всей своей красе вступил в центральный отсек. И хоть славно поработали корабельные умельцы, наряжая его, все же все узнали в грозном царе химика Антона Гедревича. В Русалке, грациозно извивающейся и почему-то игриво подмигивающей командиру левым глазом, опознали электрика Сан Саныча Бахарева.

Видимо, при перемещении по отсекам он зацепился за что-то, потому что кусок русалочьего хвоста был оторван и в прорехе просматривались тощие лодыжки Бахарева. Но это вовсе не смущало Сан Саныча. Он прекрасно вошел в свою роль и даже почему-то пытался отнять трезубец у Нептуна. Но тот не совсем милостиво отодвинул Русалку плечом, стукнул трезубцем о палубу и хрипло возгласил, обращаясь к командиру:

— Кто такие и куда изволите следовать?

— Мы люди советские, — подтянувшись и торжественно возвышаясь над всеми, ответствовал командир, и его слова услышали на всем корабле. — Подводники-североморцы. Следуем по заданию Родины в места отдаленные.

— Наслышан о вас, — кивнул головой Нептун и еще раз ударил трезубцем о палубу, а точнее о ногу Сан Саныча, настойчиво пытающегося вклиниться в разговор. Бахарев дернулся и ойкнул:

— Разрешите и мне сказать, — склонившись в полупоклоне, обратился он к Нептуну.

— Не твое женское дело встревать в наши мужские дела, — гаркнул неожиданно Нептун. — Нишкни!

Все заулыбались, а трюмный Третьяков прыснул в кулак, отчего был удостоен высочайшего пинка Нептуна.

Командир посмотрел вопросительно на меня. Сценарий явно нарушался. Что будет дальше — предсказать было трудно. Бахарев был в ударе. Но я доверился находчивости Гедревича и успокаивающе махнул рукой командиру, мол, не волнуйтесь.

Церемония продолжалась.

— Наслышан о вас, — повторил Нептун. — Знаю, вы хорошие мореходы и славные люди. Даю вам добро на следование в моих владениях. Отныне попутные течения и ветры будут сопровождать вас во всем длительном плавании. Вот вам моя охранная грамота, — протянул он лист командиру.

— Русалка, — дернул он Сан Саныча за кружевной ворот в тот момент, когда Русалка пыталась узнать у кока Портареску, что сегодня на обед. — Не суетись. Приступай к своему делу.

— Должен вам сообщить радостную весть, — Нептун вновь повернулся к командиру. — Ваше командование в попутным дельфином передало мне пакет с письмами. Русалка, вручи!

Распахнув полу царской мантии, он передал Русалке небольшой саквояжик, в котором все тотчас же признали докторскую сумку. На сумке красовалась надпись: «Мировой Океан, борт подводной лодки» и указан наш номер.

Сан Саныч, улыбаясь, принялся расстегивать сумку, но замок заело.

— Вот гадство, — возмутилась Русалка тонким фальцетом.

Пришлось вмешаться Нептуну:

— Не туда жмешь, милочка, — поправляя отклеивающуюся бороду, шикнул Нептун. — Дай сюда.

Он нажал какую-то кнопку, и сумка раскрылась. В ней лежала толстая пачка писем.

Русалка, эффектно выставив вперед правую ногу и откинув слегка назад туловище, вытащила из сумки первое письмо:

— Артюхову Григорию Егоровичу, прошу.

Мичман Артюхов недоверчиво принял письмо, но, взглянув на почерк и обратный адрес, вспыхнул от удовольствия:

— Это надо же!

— Барашков, Гринчук, Жуков, — бесстрастно выкликивал Сан Саныч. — Донцов, Бахарев…

Тут он запнулся и еще раз с удивлением вслух прочел адрес на конверте.

— Бахарев? Ну да, Бахарев. Так это ж мне, — улыбнулся он и, откинув сумку, стал лихорадочно распечатывать письмо.

— Стоп, — осадил его Нептун. — Так не годится, милая, — и, вырвав из рук Сан Саныча письмо, наставительно добавил: — Продолжай.

Бахарев умоляюще посмотрел на него, но Гедревич и бровью не повел:

— Продолжай!

Бедный Сан Саныч. Интересная церемония превратилась дли него в пытку. Он моментально ускорил темп:

— Козлов, Малинников, Мамедов, Наумов, — сыпал он, как из пулемета. — Демидюк, Воронкин, Гедревич…

Он машинально протянул письмо вздрогнувшему Нептуну, но тотчас же отдернул руку и спрятал письмо за пазуху.

— Письмо сюда, — грозно рыкнул Нептун.

Но Сан Саныч не дрогнул. Он закатил глаза и пропел:

— О, царь морской, не отвлекай свой взор на пустяки, все в свой срок настанет.

— У-у, — простонал Нептун.

Но вот розданы письма. Получили почти все, за исключением нескольких прибывших на лодку за два дня до выхода взамен заболевших и отсутствующих по семейным, обстоятельствам штатных членов экипажа. На остальных удалось, заранее списавшись с родственниками, заполучить заветные письма и до поры до времени спрятать их в сейф. Знали о письмах только командир и я.

Письма эти читались бессчетное количество раз, зачитывались до дыр и потом, наверняка, становились своего рода семейной реликвией. Они поднимали настроение, а стало быть, работали на боеготовность.

Праздник Нептуна закончился вручением грамот молодым подводникам, впервые вышедшим в длительное плавание. Здесь отступлений от сценария не было.

Много бесед, лекций, диспутов провели мы в море: о любви, о дружбе, о подвиге, о верности присяге…

Был и такой тематический вечер — «Широка страна моя родная».

На подводной лодке в то время служили представители двенадцати национальностей: русские, украинцы, эстонцы, литовцы, молдаване, азербайджанцы, армяне, узбеки, казахи, татары, башкиры, чуваши…

И каждый считал, конечно, свою республику — лучшим местом в мире. Потому-то на этом вечере от выступающих отбоя не было: всем хочется вспомнить о своем доме.

Виноградарь Иван Портареску рассказывает о Молдавии, как поэму слагает:

— У нас лучший в мире климат. Тепло, но не знойно. Влажно, но не дождливо. Ветры есть, но ураганы — редкость. А какой урожай! А какие гостеприимные люди! Приезжайте в гости, всех угостят молодым, ароматным, молдавским виноградным вином.

— Вах, зачем говоришь, Молдавия лучше всех, — кипятится Мамедов. — Ты был в Баку? Ты знаешь, что это за город? Наверное, думаешь, только нефть? Нет, у нас все есть и даже больше и лучше, чем в Молдавии. Но в гости к тебе приеду, Иван.

Аго Санник — эстонец. Он не кипятится. Говорит спокойно, но веско: