Сергей Львов - Спасите наши души

...В центре был такой плотный поток троллейбу­сов, автобусов, машин, таким пронзительным раз­бойничьим посвистом предупреждали о себе голо­ногие велосипедисты, возвращающиеся с первых за­городных тренировок, такая густая толпа ожидала на тротуарах перехода, милиционеры так энергично подгоняли водителей взмахами черно-белых жезлов, что у Геннадия даже ладони вспотели от напряже­ния. Все-таки проехать на мотороллере в девятом ча­су воскресного вечера по Москве было потруднее, чем сдать устный зачет на знание правил уличного движения.

Но сегодня с ним ничего не могло случиться! С этим чувством Геннадий, чудом разобравшись в ве­ликой путанице разрешительных и запретительных огней и стрелок, лихо развернулся по площади, что­бы ехать вверх по улице Горького. С этим же чувст­вом — сегодня не может случиться ничего плохого! — он спокойно остановил мотороллер перед кафе, хотя вспомнил, что не взял с собой хитроумного замка, которым они с приятелем договорились запирать руль кремовой «Вятки».

— Прошу! — сказал Геннадий и распахнул перед Асей дверь, пропуская ее вперед и слегка склонив голову. Ему самому понравилось, как это у него по­лучилось. — Пойдем наверх, Рыжик,— предложил он и первым зашагал на балкон кафе по широкой де­ревянной лестнице, покрытой мягким ковром. На середине лестницы он остановился и объяснил: — Ты не обижайся, что я впереди иду. В зал ресторана и кафе мужчина всегда входит первым. А когда по лестнице идут вверх, тоже опережают свою даму...

— Это еще почему? — с интересом спросила Ася.

— Такое уж правило, — объяснил Геннадий.

— А ты откуда все это знаешь?

— Я еще много чего знаю, — сказал Геннадий, — но если хочешь, иди ты первая. Поскольку нет пра­вил без исключения.

Но Ася не захотела быть исключением, и он сам выбрал место и прошел к нему, ведя ее за собой и уверенно, как углы на улице, огибая чужие стулья. Он посадил Асю к облюбованному им столику за ко­лонной, поставил себе стул напротив, а потом, поси­дев так минуту, переставил его, чтобы сидеть с ней рядом.

Как ему все удавалось сегодня! Ася даже согла­силась выпить вина. Генка потребовал было целую бутылку «Российского полусладкого», полагая, что оно понравится Асе, но потом вспомнил, на чем при­ехал. Он сказал виновато:

— А мне, знаешь, вина совсем нельзя сегодня. Я за рулем.

— Вот и хорошо, — ответила Ася. — Зачем вино? Нам и так весело. Или нет?

Ее голос прозвучал так, будто она не утвержда­ла, а спрашивала, и спрашивала не его, а себя. Но Геннадий этого не заметил. «Нам весело», — сказала она. «Нам», — сказала она.

— Почему ты сегодня такая? — спросил Геннадий.

— Какая?

— Ну, не такая, как всегда.

Ася покачала головой.

— Не знаю. По-моему, я обыкновенная.

— Нет, ты необыкновенная, — упрямо сказал Геннадий. — И это я не только про сегодня, а про всегда. Ты должна знать, какая ты необыкновенная.

— Рыжая, — сказала Ася.

Геннадий возмутился:

— Ты — рыжая? Ты самая...

Он остановился: все уже было сказано.

Ася ничего не ответила и, отвернувшись от него, стала смотреть через перила балкона в нижнюю часть зала. Ее волосы, рыжие, нет, не рыжие, как ему всегда казалось, а какие-то темно-золотые или, ско­рее, светло-бронзовые (точно такой цвет был у самых тоненьких жилок сопротивления, с которыми всегда было много возни при монтаже) — неважно, как на­зывается этот цвет, важно, что такой цвет мог быть только у Асиных волос, — эти ее волосы и щека с нежным румянцем были совсем рядом с ним. Го­раздо ближе, чем только что на мотороллере, когда она сидела сзади.

— Не смотри на меня так, — попросила Ася, не оборачиваясь.

— Как?

— Вот так, как смотришь. Давай лучше есть мо­роженое.

Ну что ж, будем есть мороженое. Все равно нужно набраться сил после слов, которые он только что сказал Асе. Они и для него самого были неожи­данными. Геннадий не знал, что может говорить такими словами.

Он так задумался, что не заметил, как опередил Асю: она еще только доедала шоколадные шарики, осторожно проверяя ложечкой, не тают ли остальные, а он уже съел и два шоколадных, и два сливочных, и два крем-брюле.

Геннадий тревожно покосился на Асю. Все-таки это было нелепо: заговорил о том, какая она необыкновенная, и вдруг набросился на мороженое, как голодающий. А все потому, что задумался. И не заметил бы, что ест и сколько съел, если бы не вкус двух последних шариков земляничного мороженого, от которого во рту сразу запахло детским зубным порошком. Но Ася все так же глядела вниз и в сторону.

«Волнуется, — с облегчением догадался Генна­дий. — Все-таки то, что я сказал, это настоящее при­знание. Понятно, переживает».

Теперь нужно было сделать два следующих реши­тельных шага — спросить: «Как ты ко мне относишь­ся, Рыжик?» Нет, без «Рыжика». Просто, серьезно, мужественно: «Ася, как ты ко мне относишься?» И еще нужно было сказать: «Я случайно видел, как ты сегодня выходила из церкви. Это все муть и пере­житки. Хочешь, я объясню, почему никакого бога нет и быть не может?»

Геннадий решил начать с того, что легче: с су­ществования бога. Но и к этому несложному делу требовался подход: может, ей уже серьезно забили голову религиозным дурманом и предрассудками?

— Я хочу задать тебе один вопрос, — сказал он значительным голосом.

Ася повернулась к Геннадию и внимательно на него посмотрела.

— Не надо задавать мне этого вопроса, — сказа­ла она и снова стала глядеть вниз.

— Почему? — растерянно спросил Геннадий. Как она могла угадать, о чем он с ней собирается гово­рить? — Я, конечно, не вмешиваюсь, — сказал он, — твое личное дело. Ты не думай, что я тебе речи го­ворить буду, я только хотел спросить... Ну, и ска­зать. Понимаешь...

Геннадий остановился. Все было очень просто: необъяснимых явлений в природе нет, все можно по­нять и объяснить. Мир материален, материя состоит из атомов, атомы из электронов, физика изучает за­коны их движения, и даже самые загадочные посте­пенно становятся понятными. Полный порядок! Если раньше еще люди могли верить в бога, то те­перь, когда машины сами решают задачи, а по небу летают спутники и ракеты, где может быть бог? Ка­кой? Зачем? Для него и места не осталось. Все очень просто.

И все-таки здесь, в кафе, в ярком свете люстры, которая висит почти рядом с их головами, у столика, на котором стоят вазочки с горками разноцветных шариков мороженого и стаканы с весело лопающи­мися пузырьками газа в ярко-красной воде, странно говорить с девушкой о таких серьезных и скучных вещах.

Слово «мировоззрение» Генка в последний раз употребил в девятом классе, когда писал сочинение «Мировоззрение новых людей по роману Н. Г. Чер­нышевского «Что делать?». Он получил за сочинение тройку. Это было не самым лучшим воспоминанием в его жизни. С тех пор как окончил школу, он впол­не обходился без этого слова. В мире и без него все было ясно.