Лев Кассиль - Том 3. Линия связи. Улица младшего сына

– «Черномрец»!.. Ой, помру! Ой, лопну!.. – надрывался он.

– Ты что? Покушал чего-нибудь лишнего? – спросил кто-то. – Чего ты гогочешь?

Но длинный Славка, будучи уже не в силах говорить, только показывал пальцем на Володину модель.

Женя Бычков, с негодованием взиравший на корчившегося от смеха Королькова, посмотрел, на что он показывает, – и обмер. На левом борту рекордной модели Володи Дубинина было действительно рукой конструктора намалевано: «Черномрец».

Верно, от волнения и второпях Володя вчера ошибся…

Заметив, как изменилось лицо приятеля, Володя сам внимательно прочел надпись на борту модели и побагровел.

Никогда еще ни одна его грамматическая ошибка не обнаруживалась так не вовремя. Ни разу, ни в диктанте, ни в домашней работе, ни одна на свете буква так не подводила Володю…

А вокруг уже слышалось:

– Хо-хо!.. «Черномрец»!..

– «Черномрец»! И жнец, и швец, и в дуду игрец!.. Ловко!..

Глаза у Володи сверкнули такой решительной яростью, что самые насмешливые невольно отступили. Славка Корольков, хорошо помнивший характер Дубинина, быстро спрятался за чью-то спину. Володя, упрямо выпятив нижнюю губу, швырнул свою модель на землю, поднял ногу… Еще бы мгновение – и сверхскоростная, рекордная, только что снискавшая славу острокрылая модель была бы растоптана. Однако чьи-то сильные руки подхватили Володю сзади под мышки и оттащили в сторону. Это подоспел Николай Семенович.

– Брось ты, Володя, опомнись! Что ты?.. – успокаивал его инструктор, сам сейчас похожий на обиженного мальчика.

Но Володя рванулся у него из рук и опрометью побежал вниз но склону Митридата.

Женя Бычков осторожно поднял с земли модель, обдул ее, покачал головой, поправил изогнутый хвост и понес к судейскому столу.

Перепрыгивая через камни, скользя по осыпям, Володя бежал вниз. Он был уже внизу митридатской лестницы, когда услышал торопливо:

– Володя!..

Посмотрел – Светлана.

Первым движением его было убежать скорее прочь. Но это было бы уже откровенной трусостью. И он остановился, тяжело дыша, в упор глядя в лицо девочки широко раскрытыми глазами.

– Ну, чего тебе, Смирнова? Можешь смеяться сколько влезет… Пожалуйста. Жду от тебя!..

– Знаешь, Дубинин… – заговорила она, слегка запыхавшись, но начиная, видимо, уже давно заготовленную фразу. – Я тебе, Дубинин, хочу вот что сказать…

Она обрывала листья с веточки акации, которую теребила в руках.

– Ну, говори, про что хотела, – сказал Володя.

– Я хотела перед тобой извиниться, Дубинин, – сказала Светлана. – Я тогда на сборе это зря спросила. Вот… Я открыто в этом сознаюсь. Хватит с тебя?

– Эх, Смирнова, и характер же у тебя! Хуже, чем у твоей матери еще, честное слово! Она усмехнулась, подняв брови.

– А у тебя, думаешь, характер – мед?.. «Мы – Дубинины»! – передразнила она.

Володя невольно улыбнулся – так смешно она его подловила.

– Ладно. Давай уж мириться, – стараясь скрыть за снисходительностью смущение, предложила Светлана.

Он протянул ей руку.

– Я отходчивый. Зла не помню, – проговорил он и рассмеялся.

– Отходчивый… – протянула она лукаво, – а название небось изменил… Вот сам себя и наказал! Эх ты, Черномрец!..

– Слушай, Смирнова, – грозно зашипел Володя, сжимая кулак, – я ведь не посмотрю, что ты председатель штаба, а так стукну…

– Ну на, стукни!.. – Она вызывающе подошла к нему, закинула голову. – На, стукни!..

– Ну, скажи еще только раз!

– Могу три раза: Черномрец! Черномрец! Черномрец!..

Володя в один миг взлетел вверх по лестнице, оказался на высоком боковом уступе, подошел к самому краю каменного отвеса и крикнул сверху:

– Проси прощения три раза, а то сейчас прыгну отсюда и разобьюсь!

– Да ты что, с ума сошел, Дубинин?! Слезь сейчас!..

– Проси прощения, а то прыгну. Знаешь мое слово? Ну! Считаю до трех!..

Светлана, помня многие другие происшествия, бывшие с Володей, почувствовала в его голосе такую сумасшедшую решимость, что поспешила сдаться:

– Ну хорошо, пожалуйста. Прости меня!..

– Еще два раза, – неумолимо потребовал Володя. – Ну! Считаю!..

– Прости меня! Прости меня!.. – послушно произнесла Светлана. – Ну и дрянь ты, Володька!

– А чтобы ты не думала, что я не спрыгнул бы, – добавил Володя, – так вот смотри теперь…

Он присел на корточки, схватился за край, повис, спустив ноги, и, оттолкнувшись руками, прыгнул вниз.

– Обманули деточку – не дали конфеточку! – поддразнил он. – Зря прощения просила: тут для меня и невысоко совсем.

Они спускались вниз, перепрыгивая через ступеньки. Горизонт вокруг суживался, дома уже начинали загораживать море.

Дышавшая весенним пахучим теплом земля радушно встречала их, вернувшихся с ветреных высот… Обоим было очень хорошо.

– Я тебя, между прочим, еще не поздравила, – сказала Светлана. – Ты же рекорд поставил.

– Да уж рекорд!.. Черномрец!

– Ну брось про это вспоминать, это пустяки. А все-таки молодец, что этого, из второй школы, перекрыл!

– Я хочу теперь еще новую построить, на продолжительность полета.

– Молодец ты все-таки, Дубинин! Наверное, когда вырастешь, будешь конструктором.

– А ты кем хочешь быть?..

– Еще сама не знаю… Да, забыла совсем. Раз уж мы помирились, так у меня просьба к тебе. У нас ведь, я тебе уже говорила, второго мая спектакль будет: «Аленький цветочек». Ты помоги нашим ребятам оформление сделать – ну, декорации там… И потом, еще нужно будет световые и шумовые эффекты.

– Ну что ж, это давай. Помнишь, как я вам вьюгу делал в «Снежной королеве»? Тетя Варя потом три дня пол отскрести не могла – все мой снег выметала. А ты участвуешь в спектакле?

– Участвую. Я играю ту самую купеческую дочку, которая во дворец Чудища Морского, Зверя Лесного попала.

– А кто Чудище играть станет?

– А Чудищем у нас Слава Корольков.

– Ну, это ему подходяще. Не стоит, правда, для него стараться, ну ладно, раз уж просят – сделаю вам…

Володя никогда не участвовал в школьных спектаклях. По его воззрениям, не совсем мальчишьим делом было обряжаться, представлять – вообще, как он выражался, разводить фасон перед публикой. Но он всегда охотно помогал по своей технической части: налаживал освещение, делал раздвижной занавес, развешивал декорации, изображал за сценой гром, бурю, сыпал снег – вообще ведал стихиями. На другой же день после разговоров со Светланой он взялся за дело.

Спектакль ставила сама Юлия Львовна. Она объяснила Володе, что от него требуется. Так как обходились очень простыми декорациями, то требовалось от Володи немногое: нужно было устроить за сценой гром и треск, когда появится Чудище Морское, и направить на него волшебным фонарем цветной луч – сперва зеленый, потом фиолетовый и багровый, вообще осветить как можно пострашнее… А когда страшилище безобразное, чудище мохнатое превращалось в прекрасного принца, надо было озарить его как можно ярче. Володя, признаться, немножко уж забыл содержание давно прочитанной им аксаковской сказки, и превращение Чудища в красавца его откровенно огорчило. Пока Славка Корольков ходил по сцене, волоча ноги, страшно искривив рот, горбясь, двигался раскорякой, хрипел и рычал – все вполне устраивало Володю; но когда Славка Корольков становился прекрасным королевичем и брал меньшую купеческую дочку, то есть Светлану, под руку и садился с ней рядом, – сказка решительно переставала нравиться Володе. В эту минуту ему самому хотелось сесть возле Светланы и сказать ей такое, чтобы она почувствовала, что и в невзрачном на вид человеке, который отставал от товарищей в росте, может быть высокая и прекрасная душа.