Лев Кассиль - Том 3. Линия связи. Улица младшего сына

– Это со мной! – крикнул ему в ответ Ваня, – Батя из города захватил.

Володе было очень обидно, что Ваня так пренебрежительно кивнул в его сторону. Подумаешь – «со мной»! Но пришлось смириться, потому что часовой внимательно оглядел его и сказал Ване:

– Ты зря тут лишнего народа не води у меня, а то, гляди, и самого не пропущу в другой раз.

Когда они отошли от каменоломен, Володя загородил дорогу Ване:

– Слушай, Ваня, ты мне друг или кто? Говори все. Не скажешь?.. Ну и не надо. Только имей в виду, ты мне больше не товарищ с этого дня. Настоящий человек, если друг, то уж все доверяет. Ты мое слово знаешь. Я тоже все-таки пионер. А уж лишнего болтать не имею привычке. Помнишь, сколько про ту надпись в шурфе не говорили?.. Скажешь или нет? Ну?

– Да что пристал! Зря серчаешь, – бормотал Ваня. – Не могу я тебе про то сказать. Я бате зарок давал, под честное пионерское.

– Так это – кому не говорить? Кому-нибудь! А я что? Кто-нибудь тебе или товарищ? Не хочешь, просить не буду.

– А ты никому не скажешь?

– Что я, правил не знаю?

– Ни словечка? – Да ни звука!

– Под честное пионерское, говоришь?

– Под честное пионерское!

– Ну, гляди, Вовка! Если скажешь где, живой не будешь, так и знай.

Володя уже дрожал от нетерпения.

– Ну, так я тебе скажу тогда, – шепотом произнес Ваня, озираясь во все стороны. – Ты меня, Вова, видишь, возможно, последние разы. Наши в каменоломни уходят. И меня берут. Зачислили! – подчеркнул он гордо.

И Ваня рассказал, что уже несколько дней идет тайная подготовка к переходу партизанского отряда в подземные каменоломни. Если немцы придут в Старый Карантин, партизаны скроются под землю и будут оттуда вести борьбу с фашистами. Туда, в каменоломни, уйдет и дядя Гриценко, записавшийся в партизанский отряд. А тетя Нюша, мать Вани, останется с Дубиниными в поселке.

Попутная машина в город должна была идти вечером. Было уже темно, когда дядя Гриценко, усталый, весь в известковой пыли, пришел к себе домой. Вова ожидал его на крыльце. Он схватил его обеими руками за рукав куртки и зашептал в самое ухо:

– Дядя Ваня, постой минутку… мне надо с тобой поговорить.

– Ну, заходи в хату, там поговорим. Что ж тут, на холоду-то да в потемках…

– Там не годится. Мне надо с глазу на глаз.

– Эге, понял я тебя, – добродушно сказал дядя Гриценко и, присев на ступени крыльца, стал сворачивать цигарку. – Это ты насчет того, чтобы дома тебе не попало от матери? Ладно, добре. Возьму грех на себя, скажу – завез.

– Да нет, дядя Вана… Совсем не про то.

Володя огляделся. В поселке сгущалась темнота. Кое-где в окнах появились огни, но сейчас же невидимые руки опускали черные шторы.

Поселок затемнялся.

– Дядя Ваня… – зашептал Володя, – дядя Ваня, я все знаю… Я знаю, к чему вы тут готовитесь… Дядя Ваня, ты должен мне помочь. Дядя Ваня, ты ведь сам обещал папе, что позаботишься обо мне. Вот и выполняй! Имей в виду: я тоже хочу быть в вашем партизанском отряде.

Бедный дядя Гриценко даже отшатнулся и разом встал с крыльца, замахав обеими руками на Володю.

– Що? – переспросил он, озираясь и, как всегда от волнения, начиная говорить с украинским произношением. – Який такий партизанский отряд? – Он опять махнул на Володю. – Да ты що! Ты с чего взял? Вот еще сообразил! Выдумки какие…

– Никакие не выдумки. Бросьте, дядя! Я все знаю. Немцы уже близко, вы уходите туда, вниз. И я хочу с вами, со всеми вместе. Я от тебя не отстану, дядя Ваня, все равно. А если не возьмут меня в отряд, сам приду. Я ведь многие ходы там у вас знаю. Помнишь, мы с Ваней лазили, а ты меня еще вытягивал оттуда? Мы еще там вашу с папиной расписку на камне отыскали. Помнишь, мы тебя просили рассказать потом, как вы там с папой были в девятнадцатом году?

Трудно было говорить с дядей Гриценко: он больше отмалчивался, а если и отвечал, то крайне односложно.

– Ну, были там, – проговорил он, – воевали. А что в того? Не мы одни были. Народ…

– Ну и я хочу там, где народ. Люди воюют, а я что же – смотреть только должен? Нет уж, спасибо вам! Дядя Ваня, ну дядечка Ванечка, будь же человеком! Раз в жизни прошу – помоги!

– Да цыц ты, перестань ты болтать про отряд! Чтоб я слова такого не слышал! Узнал – забудь. Ясно?

– Ясно, я же понимаю, раз военная тайна.

– Именно, что тайна, а ты шумишь! И откуда только ты все вызнал, чертенок! А-а-а! Стой! Стой! Погоди! Понял я… Это тебе Ванька сказал. Ну, ладно же, будет ему от меня за то!

Дядя Гриценко затянулся, прикрывая раздувшийся огонек ладонью, затем аккуратно потушил цигарку, притоптав на земле.

– Ну, добре, Вовка, поговорю насчет тебя с командиром. Может, так и вернее будет, чтобы тебе с нами уходить. Пошли пока в хату, повечеряем, а то машина в город пойдет. Пора тебе до дому.

Когда Володя, наспех поев, уже собирался уходить из домика Гриценко, хлопнула дверь, и из темноты двора вошел в горницу, щуря блестящие черные глаза, огромный, необыкновенно красивый и на диво хорошо сложенный человек в сапогах, короткой куртке, перехваченной поясом, и фуражке, сбитой на затылок. Он был так высок, что, входя, наклонился, чтобы не зацепиться головой за притолоку. Блеснули чистые белые зубы, когда он заговорил:

– Вечер добрый, Иван Захарович! Не помешаю?.. Здравствуйте, хозяюшка! Как здоровьичко?.. Лучше?

– Присаживайтесь, милости прошу, Александр Федорович, – сказал дядя Гриценко, подставляя гостю крашеную табуретку. – Может, покушаете с нами?

Гость, широко шагнув, легко кинул под себя табурет и сел:

– Нет, спасибо, ел недавно, да и некогда. Я на полминуты. Завтра опять тебе в город придется съездить. Там по распоряжению товарища Андрея… Понятно?.. – Он взглянул многозначительно на Гриценко. – Звонили, что орехов и стручков обещают. Понятно?.. Чей хлопец? – спросил он, кивнув в сторону Володи.

– Да с городу родственник, племяш вроде. Кореши они у меня с Ванькой моим. Дубинина Никифора – может, слышали? – сын.

– А-а… знаю. На флот который ушел, – протянул гость и посмотрел на Володю, как показалось тому, внимательно и одобряюще.

– Пристал, чтобы тоже его к нам взяли, – искоса поглядывая на гостя, проворчал дядя Гриценко. – Ну до того пристал, прямо как татарник к собачьему хвосту, – не отцепишь!

Гость кинул быстрый, настороженный взгляд на Володю:

– А откуда знает? Ведь из Керчи сам?

– Да с машиной сегодня увязался, шутенок, – смущенно пробормотал дядя Гриценко. – Оплошка моя. А уж тут разве скроешь от него? У него глаза приметливые, это ужас просто! Подо все подбираются. Все у него на заметку идет.

– Мал уж больно, – проговорил высокий. – Так-то парень, вижу, ничего, да мал.

– Где ж я мал?! – Володя сразу взвился на скамейке. – Это я только ростом так задержался, а мне уж в августе месяце на пятнадцатый год перешло.