Всеволод Иванов - Тайное тайных

Реально, однако, все было далеко не так однозначно. Книга «Тайное тайных» оказалась в начале 1927 г. в центре не одной, а сразу нескольких дискуссий: о «живом человеке», о фрейдизме – сознательном и бессознательном в человеческой психике, о путях развития искусства. А поскольку литературная борьба разворачивалась на фоне ожесточенной внутрипартийной борьбы 1925–1927 гг., то зачастую те или иные критические оценки были вызваны к жизни отнюдь не эстетическими вопросами.

Первая критическая статья, напечатанная А. К. Воронским в газете «Ленинградская правда» 5 декабря 1926 г. (т. е. фактически еще до выхода книги), во многом определила контекст интерпретации «Тайное тайных». «Тайное тайных» Воронский называет «показательным для всей литературы „симптомом“». «Наши художники неслучайно, конечно, подходят вплотную к „вечным“, к „проклятым“ вопросам: о жизни и смерти, о судьбе человека, о месте его в космосе, – заметил критик. – Весь вопрос в том, чтобы сочетать это личное с общественным, <���…> с широким потоком окружающей современности». Трактовка книги во многом дается в духе популярных идей 3. Фрейда, другое дело, что автор статьи о «Тайное тайных», вкладывает в свою оценку более широкий смысл: «Всеволод Иванов рассказывает о господстве, о неограниченной власти над человеком первоначальной жизненной стихии. Земля, пашня, хлеб, работа, инстинкт размножения и продолжения рода, женщина, ребенок, тоска по любимой <���…> это и есть тайное тайных. Герои писателя действуют „бездумно“, „бессознательно“, „понуждаются к тому могучим инстинктом“». Помимо высокой оценки мастерства Иванова, Воронский указывал и на нежелательный для писателя литературный контекст: «…будет худо, если он пойдет по пути, где роковым образом оступались даже такие гении, как Гоголь и Достоевский, и такие поэты, как Есенин» 237 .

Рецензии на «Тайное тайных», опубликованные в январе-марте 1927 г., в целом ничего нового не содержат. Отмечаются изображение «человека во всей сложности его душевных переживаний» 238 (Н. Белинький), «исключительное мастерство», «четкая и энергичная фраза, задушевность тона» 239 (М. Рудерман); «простота, выразительность и тонкость» 240 (А. Лежнев) и т. п. Указывая на опасность увлечения писателя стихийным, физиологическим в человеке, критики тем не менее выражали уверенность, что не это определит дальнейший «рост большого писателя» (Лежнев). В целом «Тайное тайных» оценивается не только как «симптоматическое явление, но и как подарок литературе» 241 .

Реакция «рационалистов» последовала довольно скоро и коренным образом изменила общий тон оценок книги. В № 4 за 1927 г. журнала «На литературном посту» напечатана статья А. Зонина «На перепутье», критический пафос которой в целом направлен против Воронского и его идей. «Тайное тайных» в ней лишь аргумент, но аргумент весомый. Возражая Воронскому, Зонин вовсе не желает видеть в Иванове «пример художника, философски разрешающего художественные проблемы». Наоборот, он усматривает в «Тайное тайных» «примитивно биологическое отношение к жизни, сплетенное с фатализмом, и довольно отчетливое осуждение всего нового» 242 . Напостовский критик, кстати, гораздо более верно улавливает именно социальный аспект книги, ее связь с реальными историческими и духовными переменами в России. Так, проанализировав развитие в книге мотива пустыни и бездорожья, Зонин справедливо указывает на крестьянские корни авторской позиции: «Всеволод Иванов не верит в путь города, т. е. в путь пролетариата» 243 . Ведущие борьбу с Воронским с 1923 г., напостовцы в 1926–1927 гг. получили новое политическое оружие – обвинение в «литературном троцкизме» – и стремились оторвать от Воронского ведущих попутчиков. Не скрывал этого и Зонин. Достаточно резкая по отношению к Воронскому его статья обнажает тенденцию, которая проявится во всех статьях напостовцев о Вс. Иванове вплоть до 1929 г., – стремление перетянуть писателя на свою сторону. «Мы хотели бы, чтобы один из крупнейших представителей современной литературы пришел к нам» 244 .

На протяжении всего 1927 г. споры о книге Иванова не утихают. По мнению перевальцев, главными достоинствами рассказов писателя являются «изображение глубинных страстей, которые общи человеку в различных социальных и бытовых ситуациях и мало меняются с течением времени» 245 , «чувство философского восприятия жизни» 246 и т. п. В свою очередь пролетарские критики оценивают действия героев Иванова как совершенные «в порыве патологического наваждения» 247 , «в силу похоти», «бессознательные и бессмысленные», а рассказы – как «неясные и туманные» 248 , представляющие «мир реальных призраков с искаженными лицами и безумными глазами» 249 .

В ходе полемики к группе рассказов «Тайное тайных» добавляются рассказы из книги «Дыхание пустыни». Писатель собирал ее осенью 1926 г., когда книга «Тайное тайных» уже печаталась. В марте 1927 г. она публикуется в издательстве «Прибой» в Ленинграде, а в июне того же года в Москве выходит 2-е издание «Тайное тайных». Несмотря на то что книга «Дыхание пустыни» будет оценена как менее цельная («…нет такого тематического единства, каким отличается „Тайное тайных“, скорее остается впечатление случайных вещей» 250 ), критики отметят «общее впечатление от книг талантливого писателя – впечатление духоты, напряженной безысходности и неразрешенное™ загадок человеческого бытия на земле» 251 .

При всех видимых расхождениях все критики в оценках рассказов Вс. Иванова оперируют категориями «сознательного» и «бессознательного», или «подсознательного». Эти категории, в основном понятые по Фрейду, стали опорными в литературной критике с середины 1920-х годов, когда применительно к советской литературе был поставлен вопрос о «живом человеке» – изображении внутреннего мира нового человека. В его решении с самого начала противостояли друг другу две группы – так называемые рационалисты, пролетарские критики, объединившиеся вокруг журнала «На литературном посту», и «интуитивисты» – критики группы «Перевал» во главе с А. К. Воронским. Несмотря на утверждение Воронского, что «фрейдизм, как система взглядов с марксистским искусствоведением не совместим», высказанное им в программной статье «Фрейдизм и искусство» 252 , напостовцы видели в нем чуть ли не апологета фрейдизма. Тем более, что в той же статье содержалось и следующее положение: «…категория „бессознательного“, или учение о „динамическом подсознательном“, не целиком, а частью, принадлежит к плодотворным гипотезам в области индивидуальной психологии» 253 . Другое дело, что Воронский предлагал смотреть на эти категории гораздо шире, нежели австрийский ученый. На протяжении 1924–1925 гг. возглавляемый Воронским журнал «Красная новь» публикует статьи, в которых учение Фрейда комментируется достаточно подробно и сопровождается следующими оценками: «В основе своей, как мы видим, этот вклад (Фрейда в науку. – Е. П.) глубоко родственен марксизму» 254 ; «теорию Фрейда <���…> следует признать весьма плодотворной» 255 и т. п. На страницах «Красной нови» прозвучало и суждение одного из ведущих литературных марксистов В. М. Фриче, предлагавшего посмотреть на фрейдистский психоанализ и «биологизм» героев Иванова с позиций социологического метода: «Если автор „Тайного тайных“ Вс. Иванов рисует человека <���…> одержимым бессознанием и совершающим под его властью странные иррациональные поступки, то он совершенно прав, так поступая, ибо его человек стоит близко к природе (крестьянин), одержим природою и в нем „биология“, эта сознанием не организованная часть психики, естественно играет доминирующую роль.