Лев Кассиль - Том 5. Ранний восход. Маяковский – сам

Какие тут были звери! Все разные, каждый со своей повадкой, всякий со своим собственным характером. Как непринужденно расположились в композициях люди! Сколько света теплилось в пейзажах, из которых каждый был проникнут каким-то особенным настроением, так и передававшимся с бумаги тому, кто смотрел их…

Девочки уже не раз видели школьные работы Коли и считали их хорошими. Но то, что обнаружили они в папке, было, видно, самым заветным, сделанным для самого себя в минуты вдохновения чрезвычайного.

– Света, – прошептала Юля, – смотри, какие они живые, свежие! Я просто ничего подобного не видела!

– А кто вам позволил смотреть? – послышался позади них голос Коли.

И не успели подружки сунуть обратно рисунки в папку, как Коля оказался возле них.

– И не совестно вам без спросу? – спросил он укоризненно, сам еще не зная, надо ли ему рассердиться или следует простить любопытных девчонок.

– Ты, Дмитриев, не имеешь права даже прятать такое! – горячо сказала ему Юля, – Ты нас извини, что мы без спросу, но ведь от тебя не дождешься. Ты такой скрытник.

Коля видел, что девочкам действительно очень понравились его работы, и на этот раз он милостиво простил их.

В воскресенье все поехали в Сокольники, где были лыжные соревнования двух классов. Финишировали на одной из лучевых просек парка. И каково же было общее удивление, когда из поворота аллеи первым показался на просеке нежнолицый, румяный первоклассник в спортивной вязаной шапочке с козырьком! Он шел очень ходко, сосредоточенно работая руками, отталкиваясь энергично палками. Он оставил далеко позади себя всех ребят, первым промчался через отметку финиша и тут же, за чертой, сделал с ходу поворот на месте.

Уважение к Коле всего класса после этого возросло. Вот тебе и робкий тихоня, краснеющий птенчик! Как он размашисто и уверенно прошел дистанцию! А до чего же ловко в одно мгновение застопорил на полном ходу, едва пронесся через финишную черту, и вмертвую повернул на месте! Только пушистый снег завьюжил из-под его лыж.

– «Телемарк», настоящий поворот «телемарк»! – говорили знатоки.

Больше всех, кажется, торжествовала Юля, которая с того дня, как увидела папку с рисунками, не скрывала, что все успехи Коли имеют к ней прямое касательство.

Очень скоро в школе произошли события, которые увенчали Колю новыми лаврами.

В один день, который вряд ли следовало бы назвать прекрасным, в школьном зале разыгралась большая драка двух подгрупп первого класса. Противники обменялись вызовами еще перед первым уроком и только ждали большой перемены, чтобы сразиться. Юля, с недавних пор взявшая на себя роль покровительницы Коли, пыталась уговорить его, чтобы он не участвовал в сражении.

– Ты должен себя беречь, Дмитриев. Неужели ты будешь драться, как все? Тебя же могут ушибить, – нравоучительно втолковывала она Коле.

Коля посмотрел на нее со свирепой насмешкой и ничего не ответил. Он врезался в строй противника и, помня уроки, полученные во дворе от Женьчи, очень ловко действуя подсечкой, сразу опрокинул нескольких ребят из другой подгруппы, двух других сбил с ног толчком, на кого-то прыгнул, издавая воинственный клич и восторженно хохоча. За ним ринулись Егор и тот толстый мальчик, которого звали «зверистом». Растрепанный, красный, с рубашкой, вылезшей из штанов, Коля ворвался в стан противника, упиваясь беззлобной потасовкой, ошеломляя всех своей изворотливой подвижностью, неожиданными бросками. И противник дрогнул. Вторая подгруппа бежала, очистив поле битвы.

Победители, оставшись в зале, окружили Колю:

– Ну, Дмитриев, силен!.. Если бы не ты, нам бы туго пришлось!

– У нас один Колька стоит сколько! – уже в десятый раз повторял довольный Егор.

Коля был признан героем дня. В схватке ему расцарапали руку. И теперь Юля Маковкина торжественно вела его к водопроводной раковине, чтобы промыть рану и перевязать чистым платком.

Но у каждой славы есть свои тернии. И всем участникам сражения очень крепко попало от самого директора, специально пришедшего в класс, чтобы поговорить по душам…

А тут, как на беду, на уроке алгебры, когда все были еще полны впечатлений от сражения и делились своими подвигами и переживаниями, учительница Нина Павловна сделала сердитое замечание всем четверым за болтовню.

– Дмитриев! Почему ты не решаешь задачу? – спросила она.

– А я устно, Нина Павловна. Вот гляжу на доску и в уме решаю.

– Устно? – переспросила учительница. – Так вот, пожалуйста, будь добр, Дмитриев, передай устно твоим родителям, чтобы они зашли ко мне поговорить в школу. Кстати, это относится и к Фортунатовой, и к Маковкиной, и к Чурсину. Только я, пожалуй, все-таки проделаю это не в уме, не устно, а письменно. После уроков зайдите в учительскую, получите записки для родителей.

По пути из школы домой, где сегодня не приходилось ждать добра, все четверо делали вид, что ничего страшного не произошло, все это пустяки… А в самом деле на донышке всех четырех сердец копошилось холодное, колючее беспокойство. Говорили преувеличенно громко, смеялись, безудержно острили, но всем было не по себе. Пытаясь развлечь товарищей по беде, Егор предложил пари, что он сейчас вскочит на буфер троллейбуса и проедет целый квартал.

– Не надо, – сказал Коля, – не люблю я этого.

Егор посмотрел на него удивленно. Он вспомнил, как в прошлое воскресенье Дмитриев раскачивался на ветвях в Останкинском парке и прыгал с дерева на дерево, изображая павиана в Зоопарке.

– Ты что, трусишь, боишься? – спросил Егор.

– Не трушу, не боюсь, а… понимаешь, если б я хоть после этого рисовать лучше стал, а то… Толк-то какой? Интересу мало, радости чуть, а без ноги еще останешься. У меня сегодня настроения нет.

– И правильно, правильно, – сказала Юля. – Ты, Чурсин, вечно придумываешь! Надо же все-таки понимать! – Она многозначительно поглядела на Егора и глазами показала ему на Колю.

Коля поймал этот взгляд и так рассердился, поняв молчаливый намек Юли, которая требовала какого-то особенного, бережного отношения к нему, что, ни слова не говоря, прибавил шагу и ушел один вперед, бросив остальных. Он был до того всем сегодняшним расстроен, что решил идти не прямо домой, а сперва зайти к Гайбуровым.

Но, как назло, профессор уехал в командировку. А Юра, которого Коля застал дома, выслушав откровенное признание своего бывшего воспитанника, посоветовал ему принести родителям покаянную голову и не очень фордыбачить. Что касается большой драки, то тут, хотя Юра и хмурился, и важно расхаживал по комнате, отщелкивая пальцами каждый шаг, как это делал профессор, и говорил, что в Художественной школе, видно, царит художественный беспорядок, а это – нетерпимый развал дисциплины, но особенно жестоких слов для осуждения у него не нашлось. И, поругав Колю за участие в драке, он вдруг спросил: «Ну, и кто же у вас все-таки победил? Ваша подгруппа?.. Молодцы!.. Нет, вообще-то устраивать такие вещи – безобразие… Но, уж если вышло, надо держаться крепко». Услышав же о том, что Юля Маковкина непрошенно покровительствует и даже пыталась не пускать Колю в сражение, он только присвистнул: