Владимир Санги - Последняя дань обычаю

Прямо с самолёта на катер. На плаще ещё серела ленинградская пыль, а он возбуждённо ходил по песчаной косе Тул-во, где, казалось, недавно вместе с другими пацанами и визгливой сворой собак бегал по кустам за бурундуками. Сородичи радостно и по-нивхски гостеприимно встретили молодого учителя. Малун долго говорил со старым У-Тером — Обгорелым Сучком, который сомневался, посылать ли сына в школу. Его сын Серёжа остался в третьем классе на второй год. Серёжу в школе называли переростком. Может быть, ему и не стоит продолжать учёбу? Ведь охотнику нужны твёрдая рука и точный глаз. У сына У-Тера всё это, как у всякого нивха, есть.

Односельчане ожидали учителя с нетерпением. Рыбаки просили совета, как жить дальше — в заливе из года в год становится меньше рыбы.

Надо объединиться с другими колхозами, приобретать флот и выйти в море — другого выхода нет. И Малун говорит об этом на правлении колхоза. Или рассказывает о том, что творится в стране и за рубежом. Для старшего поколения нивхов, которое не читает газет и не понимает радио, он был и газета и радио. Малун запомнил тёплый приём сородичей. И ещё запомнил холодный взгляд в затылок.

На этот раз Закун прямо на берегу, даже не дав Малуну выйти из лодки, сказал громко, чтобы все слышали:

— Вот и приехал к нам медвежатник! Смелости тоже учили в институте?

Что и как ответить на эту бестактность, Малун не знал. Потому разозлился, но не подал виду.

…Широкая чугунная сковорода тяжело прокатывается по кускам свинца. Дробный стук разносится далеко окрест.

— Будто мелем кости, — сказал Малун.

— Эй! Не говори так! — вдруг запальчиво крикнул Закун. — Ты же собрался на охоту, а не на игру какую-нибудь. Уйкра [1] Уйкра — грех. . — Но потом спохватился и, оправдываясь, сказал: — Охотничий обычай так велит.

Малун отметил про себя, что, поменяйся они ролями, Закун использовал бы этот случай для бесконечных насмешек при людях.

…Дул тлани-ла — олений ветер. Он идет с океана, сырой и холодный. Даже в августе при этом ветре только ватная куртка с обливкой из брезента может спасти от озноба. Комары и мошки стынут и становятся вялыми. Оленям благодать — гнус их не беспокоит, они большими стадами совершают перебежки в поисках лучших ягельников. Вот и назвали этот ветер «оленьим».

Закун зябко поёжился и поднял капюшон.

Между дюнами стыло поблескивали озёра. Осока на их берегах звенела, будто жестяные пластинки. Охотники прошли несколько рядов дюн и вышли к мелким зарослям кедрового стланика. Между кустами виднелись следы оленей, но медвежьих не видно. Можно подумать, что медведи ушли с косы. Закун так и сказал:

— Медведи ушли в тайгу.

— Не может быть, — ответил Малун. — В тайге нет ягоды.

Уже давало знать о себе расстояние, пройденное по сыпучим пескам и кустарникам.

— Медведя бить легко. Он большой, — опять начал Закун. — Бьёт тот, кто ближе к нему и кому удобнее. Лучше бей ты, а я буду добивать. Это по нашим обычаям.

«А шкуру заберёшь ты „по нашим обычаям“, — разозлился Малун, но ничего не сказал.

Прошли ещё километра четыре и повернули к заливу. Малун отвлёкся. Его сейчас больше занимали мысли о начале учебного года. „Серёжа будет учиться! Очевидно, прошлогодний учитель двойками и упрёками отбил у Серёжи желание учиться. Я найду подход к Серёже и его отцу. Он будет учиться. Все будут учиться. Дурацкое слово „переросток“. Кто его выдумал? Сейчас нивхи поняли значение образования. Не то что во времена недавнего прошлого, когда родители забирали детей из школы, едва подходило время осенней охоты. Обгорелые сучки — единицы. Жизнь — это дерево. А дерево растёт вершиной. Старые сучья остаются под новыми, сгнивают и опадают. От этого дерево становится стройнее“.

Вдруг Закун крепко схватил руку Малуна: охотники шли по ещё тёплым отпечаткам больших лап.

Это было исключительное лето — лето без дождя. Такого давно не было на Сахалине. Медведи, голодные и злые, бродили близ селений. Непрерывающееся утробное урчание и сосущая боль в желудке заставляла их бродить целыми сутками.

…Медведица была старая. Огромная и сильная, она долго дралась с другими медведями, пока не стала хозяйкой большого урочища, богатого ягодой, муравейниками и дичью. Возвышенные места сплошь заросли длинноветвистой таёжной брусникой, низкие сырые берега реки поросли голубицей и малинником. А осенью в реку входит кета. По утрам медведица выходила на реку и на перекатах ловила рыбу. Она ловко подхватывала цепкими когтями больших и упругих рыбин и бросала на берег. А там её детёныши, маленькие и пушистые, прокусывали рыбам голову.

Поздно осенью медведица со своими детёнышами поднималась вверх по долине реки и ложилась в берлогу у подножия горы. Так было каждый год. Нынче же лето подходило к концу, а семейство медведицы ещё не накопило жиру, чтобы думать о берлоге. Медведица остервенело преследовала бурундуков, разоряла их гнёзда глубоко в земле и поедала все их запасы. Но рытьё бурундучьих нор утомительно и только ещё больше истощало медведицу. Иногда ей удавалось поймать обессилевшую от голода куропатку. Тогда медвежата дрались из-за каждого пёрышка.

Она оставляла детёнышей у суковатого дерева, а сама уходила на охоту. Однажды она вернулась с охоты и не нашла старшего медвежонка. Голод вынес его из кустов, и он обалдело понёсся куда глаза глядят — авось где-нибудь да наткнётся на пищу. Мать с другим медвежонком долго шла по следу глупого пестуна. Но на болоте потеряла его. Несколько ночей и дней она тонко и протяжно кричала, звала сына, но тот не объявлялся. Может быть, он нашёл пищу и сейчас быстро накапливает жир. А может… Беспокойство не покидало мать.

Уже листья, трепетно дрожа, срывались с ветвей и нехотя ложились на землю. Уже начались нудные осенние дожди, способные вызвать только досаду. А медведи всё рыскали в поисках пищи.

…Медведица долго не решалась идти через залив на косу. В давние времена она бывала там. И знала тамошние ягодные места. Но страшно идти туда — там люди. Когда медведица вспомнила людей, у неё заныла правая лопатка. Туда в позапрошлом году ударил человек чем-то горячим. Рана долго не заживала. Боль напоминает о встрече на косе, пугает её. Но она хорошо помнит тамошние ягодные места. Скоро время ложиться в берлогу на долгую зиму. Надо за оставшееся время накопить жиру. На косу! На косу! И медведица, тяжело опустив голову, будто собралась разбить невидимую преграду своим твёрдым лбом, решительно вышла на высокий берег залива.

— Нигде нет ягоды, а на косе её много. Почему так? — спросил Закун. — Ведь и здесь не было дождей.

— Это объяснить легко. Когда идёшь в густой туман, вся одежда промокает. Не так ли?

Читать дальше