Илья Маркин - Курский перевал

Генерал Решетников, всегда горячий и возбужденный, день и ночь разъезжал по соединениям и частям Воронежского фронта. Запыленный, с усталым обветренным лицом, до предела набитый новостями, он возвращался в Обоянь, докладывал, что видел, в Генеральный штаб и, бегло поговорив с Бочаровым, вновь катил туда, где еще не успел побывать.

Вся тяжесть работы внутри штаба и вся бумажная волокита, как называл Решетников изучение штабных документов, легла на плечи Бочарова.

Жизнь на фронте, казалось, раз и навсегда вошла в проторенную колею, из которой не было никакого выезда.

Наши войска зарылись в землю, опутались колючей проволокой, обставились минами и по ночам все продолжали рыть и улучшать траншеи, ходы сообщения, землянки, блиндажи, вбивать новые колья проволочных заграждений, ставить еще и еще противотанковые и противопехотные мины. В ближних и дальних тылах, где стояли вторые эшелоны и резервы, шли, почти как в мирное время, занятия по боевой подготовке. А ночами, так же как и в главной полосе обороны, продолжались земляные работы. В штабах были давно разработаны планы отражения вражеского наступления. И теперь эти планы только уточнялись, дополнялись, наращивая и развивая в деталях, что и как должен делать каждый в различных условиях обстановки.

Тихо и спокойно было и в стане противника. Там, как доносила разведка, также росли новые траншеи и окопы, тянулись ряды колючей проволоки, проводились занятия и учения, что-то обсуждали и решали генералы и офицеры в штабах.

Наиболее оживленно было в дальних тылах и той и другой стороны. Между Полтавой, Харьковом, Белгородом, Сумами тучи пыли скрывали шоссейные и грунтовые дороги. На аэродромы прилетали все новые партии самолетов. По железным дорогам, забивая и так до предела забитые узловые станции, нескончаемым потоком шли воинские эшелоны. То же происходило, как сообщал штаб Центрального фронта, и в районе Орла, где готовилась к наступлению на Курск вторая ударная группировка немецко-фашистских войск.

В тылах советских войск — а тыл Воронежского и Центрального фронтов составлял, по существу, весь Курский выступ с центром в городе Курске — особенно напряженно было на дорогах. Несколько разбитых, с едва восстановленными мостами шоссейных и мощенных камнем дорог не могли вместить всего множества грузовиков, тягачей и повозок, бесконечным потоком тянувшихся по ночам из Курска и в Курск, где был один-единственный пункт, принимавший железнодорожные эшелоны для двух фронтов. По праву сильного водители грузовиков и тягачей оттесняли конные повозки на обочины, прижимали их к кюветам, а иногда и вовсе сталкивали с дороги.

Ездовые, плюнув на проторенные дороги, где властвовала техника, поворачивали своих коней в стороны и ломились напрямую через поля, балки, холмы и увалы. Так появился тот словно заколдованный лабиринт бесчисленных дорог, во всех направлениях исхлеставших всю территорию Курского выступа. Над этим лабиринтом, так и не сумев разгадать его, всю весну и лето ломали головы лучшие немецкие разведчики. Что творилось там, где сорока-пятидесятилетние советские ездовые, эти степенные, внешне неторопливые и всегда удивительно разношерстно одетые солдаты, прекрасно ориентировались, даже в пыли и кромешной тьме безошибочно отыскивая свои части и подразделения.

8 июня Государственный Комитет Обороны, выполняя просьбу командования Воронежского фронта, принял решение о строительстве железнодорожной ветки Старый Оскол — Ржава. Для сооружения новой трассы было отведено два месяца. 15 июня почти двадцать тысяч трудящихся Курской области вышли на строительство. Одновременно по всей линии протяженностью в девяносто пять километров закипела работа.

Генерал Решетников после трехсуточной поездки вернулся в Обоянь рано утром. Он рассказал Бочарову, что видел в войсках, и, взглянув на его бледное, желтое от недосыпания и работы лицо, с нескрываемой теплотой сказал:

— Поезжайте-ка, Андрей Николаевич, обвейтесь ветерком, вдохните свежего воздуха, а я в штабе покорплю. Задание простое: Генштаб требует проверить, как идут работы на строительстве железной дороги. Ну, что делать, объяснять вам нечего. Садитесь в машину и — аллюр три креста!..

Всякий раз, когда генералу Решетникову приходилось наблюдать важные события или самому участвовать в них, у него возникало неодолимое желание хоть на какое-то время остаться в полнейшем одиночестве и все спокойно обдумать. Такое настроение охватило его и сейчас. Проводив Бочарова, он уединился в своей комнате с открытым оконцем.

На карте в пространстве между Орлом, и Белгородом в расположение противника врезался наш огромный стальной щит, глубиною более двух сотен километров и почти столько же в поперечнике. И вот противник замахнулся на этот щит двумя огромными молотами.

Конечно, и мы создали оборону, какой еще никогда не было. Это сплошные укрепления и заграждения, это сплошной огонь, многослойный, всех видов, и с земли и с воздуха. Но противник, конечно, будет наступать на узких участках фронта и на этих участках создаст огромное превосходство в силах. И прежде чем наступать, обрушит на эти участки всю массу своего огня. А это же десять тысяч орудий и минометов, две тысячи самолетов! На узких участках они же могут смять все живое, до крохотного муравья. И когда все будет смято огнем, ринутся в атаку больше двух тысяч танков. В наступление перейдет почти миллионная армия.

Лев Толстой писал, что исход борьбы решается стечением бесчисленного множества случайностей. Могут ли случайности, не просто случайности, а случайности роковые, определить ход событий здесь, под Курском? Да, могут, если их допустить, эти случайности. В том-то и смысл всего, что мы делали, делаем сейчас и будем делать в ходе борьбы, чтобы не допустить случайностей, чтобы все рассчитать и подготовить точно, с учетом всяческих неожиданностей и, когда развернутся события, быть готовым ответить на любой удар противника, в любом месте, в любое время.

Но все ли мы правильно рассчитали, все ли сделали, все ли подготовили? Эта тревожная мысль овладела всем существом Решетникова. Он вновь и вновь вспоминал все, что видел в войсках, просматривал свои записи, сводки управлений и отделов штаба фронта, перечитывал и изучал планы обороны армий, корпусов, дивизий. Сделано, казалось, все, что нужно, и все, что было возможно. Но, снова вспомнив, что наступать-то будет не какая-то группировка из десяти или нескольких десятков тысяч солдат, а почти миллионная армия с огромной массой техники, Решетников опять уходил в тяжелые раздумья.

Под вечер 25 июня Решетников вышел из дома и увидел Ватутина. В последние недели Ватутин и Хрущев почти все время находились в войсках, лишь ненадолго появляясь в штабе фронта, чтобы отдать новые распоряжения и проверить, как идет работа фронтового управления. Видимо, и сейчас, весь запорошенный серой пылью, Ватутин только что вернулся из длительной поездки. Он неторопливо вышел из вездехода, направился было к своему дому, но, увидев Решетникова, остановился.