Александр Авдеенко - Я люблю

А по цеху — на печах, на станах, на складах, на прессах — уже неслось:

— Малыши забастовали.

— Смазчики?

— Избили мастера, вымазали в мазуте.

— Ох-ха-ха! Ох-ха-ха!

— Штаны сняли…

Вальцовщики бросали на пол клещи и огненные полосы. Ленты синели, остывая. Сварщики закрывали заслонки нагревательных печей. Заготовки белели, перегорая.

Смазчики гордо прошагали мимо своих отцов, братьев, гремя деревянными подошвами о железные плиты. Вслед им неслось:

— Держитесь, парнишки!

— Носы подотрите.

— Не закричи «мама»…

На тихом ходу, вхолостую загудели станы. Инженер и пришедший в себя мастер кричали на вальцовщиков:

— Эй, давай на смазку, бери масленку!

Отворачивались вальцовщики, насмешливо кривя губы.

— Эй, смазку, неси масло! — кричали инженер и мастер сварщикам.

Те стучали заслонками, не оборачиваясь, будто не слышали. Надвинули на глаза синие очки.

— Эй, смазку… — слышались охрипшие голоса около подручных вальцовщиков.

Заломив у питьевых баков головы, подручные тянули из кружек воду — сладко, долго облизываясь, глухие к воплям мастеров.

А молодые смазчики во главе с Кузьмой шагали широкой аллеей в главную контору.

Перед блестящим столом директора — с мрамором, никелем, медью, красным сукном, конфетным запахом — они оробели, виновато затоптались, попятились к двери.

Кузьма остановил товарищей. Вышел вперед, чернявый, чубатый, кряжистый, угрюмо и твердо сказал:

— Мы долголетники, а получаем копейки.

Задние осмелели, обступили Кузьму.

— Я работаю в прокатном три года и до сих пор без прибавки.

— И я.

— А я четыре года!

Директор — пышноусый, с золотом во рту, в жестком, белом, блестящем, как жесть, воротничке — закрыл уши, сморщился.

— Пожалуйст, спокойствие, не надо волноваться.

— Нас пора продвигать! — требовал Кузьма.

— В подручные…

— Я хочу сварщиком.

— А я вальцовщиком.

— Мы мало получаем, дайте прибавку…

— Хорошо, дети, я возьмет себе урегулировать конфликт.

Требования забастовщиков были скромны, им уступили.

Кузьма стал с клещами у рольгангов. Шесть лет работал подручным, ловил и направлял огненные ленты в рольганги. Он не отставал от вальцовщиков, но получал в три раза меньше.

Кузьма учится, ему нужны деньги на книги. Они необходимы и на прокорм, на одежду, на стирку, на уплату за угол в казарме. Деньги требуются на табак, на взносы в профессиональный союз, в кассу взаимопомощи, на партийные взносы. Да еще надо помочь отцу и матери трешкой или пятеркой.

Был в мелкосортном прокатном цехе стан «Бушера». Работа там не сложна, но выгоняет десять кровавых потов. Мастера ставили туда рабочих из новичков, широкогрудых, плечистых, терпеливых парней. Работа на «Бушере» оплачивалась выгодно, но охотников работать ночью находилось мало.

Горновому Гарбузу тоже нужны деньги. Его семья живет впроголодь. Оба решили подрабатывать иногда на «Бушере». Отработает днем Гарбуз на домне, а ночью идет в прокатный цех с Кузьмой.

Становятся рядом. Им дают длинные с крутыми челюстями клещи. От усталости у Кузьмы и Гарбуза дрожат колени, во рту высохло.

До гонга еще несколько минут. Отдыхают от дневной смены стоя, опершись на высокие клещи подбородком. Гудит гонг.

— Начнем? — спрашивает Гарбуз.

— Начнем. — Кузьма осторожно двигает клещами, бережно ставит ноги.

Под стальными переплетами цеха хлопают крыльями потревоженные голуби.

Сварщики вынули из печей первую, молочного цвета, заготовку и небрежно бросили на караулившие ее крючки вальцовщиков.

И вот однажды случилось несчастье…

Кузьма и Гарбуз направили в узкое горло рольгангов «штуку» — нежный белый кусок металла — и, забыв о ней, принимали от сварщиков другую заготовку. Первая штука ныряла в калибрах рольгангов, из большего в меньший. Ее направляли клещи, схваченные жесткими, огрубевшими руками.

— Пошла! — улыбнулся Кузьма.

— Пошла! — ответил беззубый. — Дорог почин!

Они изогнулись над черными норами грохочущих рольгангов. Протянули ощеренные пасти клещей против отверстия калибров, поджидая стремительный металл. Дождались, схватили, вознесли над головой, бросили в пасть стана.

Гарбуз спешит, кружится, бросаясь из стороны в сторону, едва успевая выхватить железную штуку из одной норы калибра и воткнуть в другую.

А сварщики неутомимо, широко шагая, подвозят все новые и новые заготовки — принимай и втыкай!

Хочется пить, будто после похмелья. Кузьма облизывает губы.

Бросить бы под ноги ржавую челюсть клещей, переступить через них, промчаться к крану с водой и, запрокинув голову, открыть рот — пусть струя бьет туго и хлестко в самое горло, пронесется холодно и жгуче в темном жарком брюхе.

Нельзя. Еще молчит гонг. Кузьма остервенело набрасывается на извивающийся металл, бьет клещами, танцует с ним, вертится, как волчок. Он хватает белые полосы одну за другой. Пробует их считать. Цифры бегут десятками, мчатся, оглушительные, и им не видно конца.

Кузьма протянул клещи к рольгангам, ждет появления новой огненной змеи, а ее нет и нет.

Ждет…

Руки трясутся. В ногах нет устойчивости. Клещи клонятся к железным плитам. На лбу выступает холодный пот.

Ждет…

Черный калибр стана пуст и холоден. Кузьма с трудом шевелит губами, на которых запеклась сухая стеклянная корка, несет очугуненную ладонь к лицу, хочет вытереть мокрый лоб, но рука не слушается, падает…

Ждет…

Выпустил клещи. Они глухо ударились о стальные рубчатые плиты пола. Не услышал. Не увидел. Заснул стоя, с открытыми глазами, уронив вдоль тела тяжелые руки. Грохотал рольгангами стан, звонил колокол передвижного крана, а Кузьма стоял, смотрел и спал.

— Держи! — закричал Гарбуз с другой стороны стана и воткнул между валками огненную полосу.

Кузьма проснулся, схватил клещи, но опоздал. Раскаленная плоская змея выскочила из рольгангов, извиваясь, подпрыгнула кверху, выбила из рук клещи, обезоружила Кузьму, поставила на колени и, сделав вокруг него петлю, рубанула своим огненным крылом по руке.

Закричал Кузьма, от его голоса заметались под крышей голуби и, кажется, дрогнуло пламя в нагревательных печах.

А шальная змея, проскользнув в ногах Кузьмы, запуталась в его брезентовой куртке, сжигая ее.

Сгореть бы вместе с ней и Кузьме, если бы не Степан Гарбуз. Остановил стан, распутал клубок, отбросил в сторону, облил Кузьму водой.

Сбежались к «Бушеру» люди. Один за другим умолкли станы. Перепуганный мастер суетливо метался в толпе рабочих. Его вытолкали из своих рядов.

Колокол бил тревогу.

Кузьма лежал на красных плитах, мокрый, тихий, в полуистлевшей одежде. Гарбуз стоял перед ним на коленях, держал его черную кудрявую голову в руках, заглядывал в почерневшее лицо, умолял: