Александр Авдеенко - Я люблю
- Название:Я люблю
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Издательство «Советская Россия»
- Год:1959
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Александр Авдеенко - Я люблю краткое содержание
Авдеенко Александр Остапович родился 21 августа 1908 года в донецком городе Макеевке, в большой рабочей семье. Когда мальчику было десять лет, семья осталась без отца-кормильца, без крова. С одиннадцати лет беспризорничал. Жил в детдоме.
Сознательную трудовую деятельность начал там, где четверть века проработал отец — на Макеевском металлургическом заводе. Был и шахтером.
В годы первой пятилетки работал в Магнитогорске на горячих путях доменного цеха машинистом паровоза. Там же, в Магнитогорске, в начале тридцатых годов написал роман «Я люблю», получивший широкую известность и высоко оцененный А. М. Горьким на Первом Всесоюзном съезде советских писателей.
В последующие годы написаны и опубликованы романы и повести: «Судьба», «Большая семья», «Дневник моего друга», «Труд», «Над Тиссой», «Горная весна», пьесы, киносценарии, много рассказов и очерков.
В годы Великой Отечественной войны был фронтовым корреспондентом, награжден орденами и медалями.
В настоящее время А. Авдеенко заканчивает работу над новой приключенческой повестью «Дунайские ночи».
Я люблю - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
И рядом с Кузьмой, не отставая от него ни на шаг, бежал быстроногий Васька Ковалик.
Тысячи людей хлынули вслед за Кузьмой и Васькой по широкой Главной улице, по первой линии, к заводу, к шахтам, к франко-бельгийской колонии.
Но тут из-за железной церковной ограды вылетела черная туча — казаки на разгоряченных, бешено вскинувших головы лошадях. Пьяно, ухарски гикают казаки, храпят и ржут кони, гремят подковами, высекая искры из каменистой мостовой. Молнией сверкают на теплом предвесеннем солнце обнаженные казачьи шашки.
Грудь к груди сошлись, столкнулись казаки и людская лавина — и не выдержали люди: остановились, раскололись, растеклись, частью полегли на землю, частью разбежались.
Кузьма первый взмахнул окровавленной рукой, первый упал. Тут же, рядом с ним, свалился и Васька Ковалик. Рухнул, как подсолнух, срубленный под корень. Упали оба и не поднялись.
И по телам Васьки и Кузьмы прогарцевали коваными копытами казачьи сотни.
Потом полегли Коваль, стволовой Никита, тетя Поля и еще и еще.
Я свернул с Главной в переулок и побежал. За спиной своей я слышал лошадиный храп и молодецкое гиканье казаков.
Бежал и бежал, не зная, куда несут меня ноги.
Часть вторая
КРАСНЫЕ ЛЮДИ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Семнадцатый, восемнадцатый, девятнадцатый, двадцатый…
Как только не вертела мною в эти годы судьба!.. Еду, куда везет поезд. Иду, куда несут ноги и куда глядят глаза. Сплю каждый раз на новом месте и не всегда ночью. Ем все, что можно и нельзя есть, — сырую картошку, макуху, сухие зерна кукурузы, конину, гнилую капусту, собачье мясо. Реже всего бывает на моих губах обыкновенный хлеб.
Пропитание добывал попрошайничеством. Все люди тогда голодали, но все-таки были и сердобольные. Особенно солдаты. Потом пошел по воровской дорожке.
Начало было неудачным. Это случилось на вокзале в Ростове, над рыбной и хлебной Доном-рекой.
Вокзалы битком набиты, кишат беженцами, спекулянтами, дезертирами, беспризорниками. А больше всего развелось мешочников. Не любил я их. Полон мешок муки, пшеницы или сушеной рыбы за плечами, а смотрит на тебя зверем. Сдохни перед ним от голода — не разжалобишь.
К одному из таких жаднюг я и подобрался однажды ночью.
Сидит он на узком карнизе нефтяной цистерны, клюет носом, ждет, когда подойдет поезд-товарняк. Одет в полушубок. На ногах валенки.
Когда он засыпает, я вытаскиваю нож и потихоньку разрезаю мешок. На землю льется струя пшена. Такое богатство!.. Я срываю с кудлатой головы кепку, и тяжелое золотое пшено падает в нее. Ух, наемся же я сегодня!..
Спекулянт открыл глаза, схватил мою руку. Он кликнул товарищей, таких же мешочников, и они в двадцать кулаков ломали, месили мое тело, притихшее с первых же ударов. Быстро расправились. Не успел я пожалеть, что не узнаю, как будут лопаться на зубах бронзовые крупинки, обливая десны молочным соком, как уже перестал соображать.
Мешочники, боясь оставить мертвое тело на рельсах, оттащили меня на пустырь и бросили в бурьян.
Но я оказался живучим, переполз на другое место и, когда очнулся, застонал.
Увидел над собой цыганскую бороду, почувствовал руку, которая ласково приподняла мою голову, дала пить.
Человек с бородой перенес меня в свою хибару на берегу Дона. Смазал мои синяки. Поил меня молоком. Делал примочки, подолгу сидел у изголовья, выхаживал.
Рядом с ним — мальчишка моего роста. Наклонив голову, он смотрит на меня злыми глазами и молчит. Черный называет его странным именем — Луна. Я отворачиваюсь от неприятного взгляда и тянусь к тому, что с кучерявой бородой. Он кладет руку на мой теплый лоб и спрашивает, кто я, откуда, как зовут.
Я закрываю глаза и рассказываю одним шелестом губ о рыжем Никаноре, о Собачеевке.
— Понятно! — бородатый доволен. — Нашего поля ягодка. Скорее выздоравливай. Дело скучает за тобой.
И уходит, оставив меня со злым мальчишкой. Луна садится на край моего матраца и совсем не враждебно спрашивает:
— Сколько тебе годов?
— Одиннадцать, — отвечаю я, обрадованный доброй переменой в хлопчике. — А может, и двенадцать.
— Мне, кажись, тоже столько. С Крылатым я живу уже год.
— А кто это — Крылатый?
Мальчишка недоверчиво и опять зло посмотрел на меня.
— Не знаешь? А вот этот черный дядька. С бородой. — Нагнулся и зашептал: — Мы с ним, знаешь, на скачки ходим и ни разу не засыпались. Он и тебя приучит. Он хороший пахан.
Все эти слова «пахан», «скачки», «засыпался» — воровские, я не раз слышал их на вокзалах в Ростове и Таганроге, в Макеевке и Харькове.
Значит, я попал к ворам.
Понял и не испугался. Они хорошие люди, эти воры, лучше честных мешочников. Те чуть не убили меня, а этот подобрал, на ноги поставил.
Крылатый ждал моего выздоровления с большим нетерпением. Он хотел из меня сделать своего «корыша» — несколько недель назад от него сбежал хорошо обученный помощник.
Не успел я твердо встать на ноги, как Крылатый принес бутыль самогона, огурцов, сушеной рыбы, хлеба.
— Сегодня у нас праздник, — будем обмывать твое рождение.
Самогон он глотал стаканами. Луна с первых глотков свалился. Крылатый протягивал мне стакан и ласково говорил:
— Пей, малец, пока сколько можешь, а потом привыкнешь.
Обнимал длинными руками мои плечи, нагибался к уху и шептал:
— Эх, пацан, сделаю я из тебя человека. Гад буду, если не сделаю. Первым жуликом станешь! — И сгребал широкой ладонью с густой бороды хлебные крошки, опрокидывал стакан за стаканом.
Когда бутыль опустела, Крылатый сунул за ремень ломик, и мы вышли под черное и далекое небо.
На улице тихо и пусто. За забором воет собака. Слышно, как брючная пуговица Крылатого трется о железо ломика. Луна подскакивает, спрятав голову в плечи. Пахан шагает крупно и прямо. Я иду за ним. Он нагибается, разъясняет:
— Мы недолго: раз, два — и готово. Только, смотри, не сдрейфь.
У меня начинают дрожать губы, наверное, от ночной сырости. Я перехожу на рысь, я хочу согреться: бегу и жмусь к бедрам Крылатого.
Останавливаемся у домика, обнесенного железной оградой. Крылатый оглядывается, потом быстро перескакивает через ограду и с той стороны подает мне руку.
Луна перелезает сам и направляется к двери, вытянув голову, будто принюхиваясь.
Мы обходим вокруг дома, прислушиваемся: есть ли в доме люди. Тихо. Ждем не дыша. Припадаем к земле, когда нам слышится шорох. Наконец Крылатый вынимает ломик, идет к окну.
Что-то звонко треснуло под его руками. Я присел и почувствовал, как закружилась хмельная моя голова. Потом увидел сердитую бороду над собой, злое шипение. Меня ругали за медлительность, меня торопили…
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: