Владимир Орлов - Истощение времени (сборник)

Человек шел за солнцем.

Человек был очень маленький, спешил, иногда бежал, катил по асфальту впереди себя тонкое, быстрое кольцо. Он поверил в то, что можно, шагая за солнцем, обойти весь мир и вернуться домой с огненным, теплым шаром.

Он прошел за солнцем уже, наверное, весь Кишинев.

У него были стеклышки разных цветов, он бежал и по очереди подносил к глазам стеклышки, и Кишинев становился то красным, то зеленым, то оранжевым. И солнце было то красным, то зеленым, то оранжевым.

– Где же Кешка? – шепнул Спиркин.

– А я знаю?

Рядом в темноте на деревянном сиденье белел клочок газеты, обозначавший, что место занято.

– Еще просил семечек! – проворчал Спиркин.

Мальчишка шагал по Кишиневу. Лицо у него было смешное и курносое.

Он пришел на базар, огромный, кишащий, южный, и долго бродил вдоль рядов, вдоль щедрых прилавков и горок яблок, помидоров, красных стручков перца и огурцов на зеленых досках. Он стоял возле прицепа, привезшего из села арбузы, держал в руке пузатый, звенящий арбуз и думал, что это – солнце, надевшее полосатую земную шкуру.

Потом мальчишка попал на аттракцион – гонки на мотоцикле по вертикальной стене. Он стоял и смотрел, как летал с грохотом, словно по огромной трубе, мотоцикл, как мелькал серебристый шлем гонщика. Мальчишка не мог просто так уйти из полотняного шатра. Он решил остаться еще на один сеанс, но не удержался и заглянул в щелку шатра. Он увидел, что человек, летавший по гулкой цирковой трубе в серебристом шлеме, лыс и некрасив, услышал, как жена говорила ему обыкновенные, земные слова. Мальчишке стало грустно, и он поплелся по улице, раздумав идти на второй сеанс.

«Как я, – подумал Букварь, – совсем как я!»

Он снова вспомнил о своих мыслях.

Мальчишка все шагал по Кишиневу. Вместе с ним шагали труба и флейта. Пение флейты было светлым.

Флейта и труба заспешили, их стали подгонять, подгонять ударники, мальчишка побежал быстрее, и тонкое кольцо быстрее закрутилось по асфальту. Мальчишка не смотрел под ноги. Он смотрел вверх, на яркие покачивающиеся шары. Шары несла красивая девушка с фигурой манекенщицы, цокавшая по асфальту иголками каблуков.

– Букварь! Спиркин! На выход!

Шары плыли по воздуху, постукивая друг друга круглыми боками.

– Букварь, вставай! – дернул Спиркин. – Нас!

– …На выход! – кричали сзади.

Букварь пробирался к проходу, наступая на ноги и извиняясь, повернув голову в сторону экрана, и по проходу он шел пятясь и спотыкаясь, видя только то, что происходило на белом квадрате, залитом солнцем.

Ударники стучали в такт иголочным каблукам. Девушка с шарами ступала быстро и грациозно, словно танцуя. Мальчишка спешил за ней и невольно подражал ее движениям. Длинный парень в ковбойских брюках остановился, постоял и пошел за девушкой и мальчишкой. Он приноравливался к их шагам. Трое теперь шагали по асфальту, шагали быстро и похоже друг на друга, словно одна невидимая пружина заставляла их двигаться в едином танцующем ритме. Веселая мелодия подгоняла троих, и трое двигались стремительно и смешно, как в кадрах мультипликации. Взгляды мужчин скрещивались. Мальчишка спешил. Почти бежал, потому что не мог оторвать глаз от желтых и зеленых шаров, танцующих в воздухе. Парень в ковбойских брюках шагал чуть-чуть опустив голову. Он смотрел на стройные ноги девушки, цокающие по асфальту.

– Букварь, быстрее! Нас же зовут!..

Спиркин тянул его откуда-то из темноты.

– Сейчас, – пробормотал Букварь, – сейчас.

– Спиркин! Букварь!

Зал смотрел уже не на экран, а на них двоих, пробиравшихся к выходу. Зал шумел, оживленный, веселый, сыпал шуточками.

Спиркин вытолкнул Букваря во вспыхнувшую солнцем щель двери, и он, вывернув шею, успел увидеть только пробежавшие по экрану быстрые ноги мальчишки.

– Спиркин! Букварь!

Квадратный, маленький, толстый, как комод, Очкин из бригады Маркелова ждал у входа, ноги его нервно топтали траву, готовые сорваться и нестись с реактивной скоростью. Очкин был красный, с мокрым, вспотевшим лицом, глаза его смотрели испуганно, а губы вздрагивали.

– Понимаешь, – сказал Букварь, – это скорее не цветной фильм, а цветовой. В нем нет сюжета, он состоит из маленьких киностихотворений…

– Быстрее! – Очкин даже не махнул рукой, а как-то задергал ею. – Надо бежать!

Ноги его рванулись вперед. Букварь с секунду смотрел, как мелькали эти ноги и как пыль взвилась за ними, смотрел, ничего не соображая, увидел, что Спиркин подскочил как-то странно и что спина его начала уплывать вперед, и только тогда Букварь, словно очнувшись, махнул рукой и побежал за Очкиным.

Солнце било в глаза, и Букварь щурил их, топал сапогами, злился и никак не мог отделаться от мысли, что солнце, наверное, сбежало за ними с экрана.

– А зачем?

– Кешка… – выдохнул Очкин.

– Кешка? – спросил Спиркин.

Очкин обернулся, не останавливаясь, резко и зло крикнул:

– Кешка погиб!

Спиркин захохотал, словно ему сказали анекдот; он бежал боком, правое плечо его подалось чуть-чуть вперед, тянуло за собой мраморную маленькую фигуру.

– Вот остряк! Надо же! Вот остряк!..

Букварь ругал себя за то, что надел эти пудовые сапоги, а не остался в синих стоптанных кедах, и теперь несся по раскаленной земле, как дурак, пыхтел, натирал пальцы.

– Нет, серьезно, этот фильм состоит из стихотворений. Маленьких и музыкальных…

Очкин вдруг остановился, пошатнулся, потеряв равновесие, выпрямился тут же, повернулся лицом к бегущим на него Букварю и Спиркину, сказал тихо, почти шепотом, глядя в землю, осторожно, словно боялся своих слов:

– Кешка погиб…

Букварь налетел на Очкина, выругавшись, схватил его за грудь, тряс его:

– Ты что?! Что ты говоришь, гад?! Что ты говоришь?!

Букварь почувствовал, что ноги у него отнимаются, словно и не было их теперь ниже колен, и он медленно опустился на колени, уткнувшись кулаками в рыжую пыль дороги. Он видел перед собой ноги Очкина и ноги Спиркина и ничего не мог понять, его била нервная дрожь, и он с трудом заставил себя поднять глаза. Лицо у Спиркина было белое, белыми стали мягкие оттопыренные уши, а Очкин был красный и мокрый, как очищенная и вымытая морковь. «Странно, – подумал Букварь, – у него мокрый нос и мокрый лоб, а губы сухие. Как же так?»

– Надо бежать, – заговорил Очкин. – Быстрее! За Джебь. Он там, за мостом…

За мостом дорога шла вправо, а потом – вверх.

Спиркин выдохся, он мог свалиться, и Букварь видел это. Спиркин останавливался несколько раз, дышал тяжело и не мог выговорить ни слова, стоял, покачиваясь, стоял с секунду, а потом срывался с места и бежал боком, выставляя вперед худенькое плечо.

Дорога дернулась резко вправо, побежала вверх, и там наверху, метрах в двухстах впереди, Букварь увидел толпившихся людей, притихшие машины, и ему стало страшно.