Владимир Орлов - Истощение времени (сборник)

Ольгин взгляд был как первый седой волос.

– Все-таки где-то они есть, – тихо сказал Букварь, – эти самые соленые арбузы.

У парома, на травяном берегу Тубы, уже стояли люди и грелись в косых солнечных лучах грузовые машины.

Букварь не ожидал увидеть здесь толпу в такую рань и остановился у деревянных тумб озадаченный.

Толпа шевелилась, переговаривалась, ругала саянские дороги и выплевывала семенную шелуху на мягкую траву. Через секунду Букварь уже знал, что шоссе на Абакан закрыто. Закрыто, несмотря на воскресенье, так как за Жерлыком продолжаются взрывные работы и никакие автобусы в Абакан сегодня не пойдут, а грузовики будут пропускать только с особого разрешения.

«Вот тебе и на! – подумал Букварь. – А как же соленый арбуз?»

По песчаному откосу он спустился к холодной и чистой тубинской воде. Галька защелкала под его ногами костяшками бухгалтерских счетов. У воды лежали две длинные плоскодонки, похожие на пироги индейцев. Днища их недавно были просмолены, и из-под черного дегтярного навара виднелись куски плотной бумаги, рекламировавшей цветной кинофильм «Дон-Кихот».

Букварь уселся на тощую морду Россинанта и заскучал. Тубинская вода тащилась лениво и изредка подбрасывала к ногам Букваря горсти платиновых пескарей.

«Значит, надо откладывать все до следующего воскресенья…»

Букварю не хотелось уходить, он сидел на плоскодонке и надеялся на что-то. И люди наверху тоже надеялись, смотрели на левый берег Тубы, словно оттуда должен был показаться кто-то, явиться мессией народу и открыть дорогу на Абакан или в крайнем случае даровать всем грузовикам «особое распоряжение».

Туба покачивала паром и единственный «газик» на нем, осчастливленный регулировщиком.

Букварь поболтал ногой и стал расшнуровывать ботинок. Солнце начинало жарить, и лучше было держать ноги в воде. Наверху заревела машина; люди засуетились, задвигались, словно наступал тот самый долгожданный момент, который должен был что-то изменить. Букварь бросился наверх, ковыляя, проваливаясь в песок, вылез на травяной берег и увидел машину, спешившую к Тубе. На зеленых бортах ее краснели два флажка: машина везла, наверное, взрывчатку, и паром был к ее услугам.

Человек пятнадцать, и среди них женщины с набитыми мешками, предназначенными для базара, рванулись к машине, окружили шофера, тараторя, размахивая руками и зажатыми в кулаках цветными бумажками, доказывали, что каждому из них необходимо быть в Абакане.

Букварь тоже подскочил к машине, но его тут же оттеснили движущиеся локти и мешки: причины назывались весомые и серьезные, такие, что Букварю затея его показалась смешной и детской, и он отступил от машины на несколько шагов.

Шофер выслушивал торопящиеся, конкурирующие друг с другом крики с выражением усталого человека, которому хочется послать всех этих мешочников подальше. Он качал головой и повторял: «Нет, нет». И вдруг шофер улыбнулся, словно увидел хорошего знакомого, и ткнул пальцем в сторону Букваря:

– Здравствуй! Ты в Абакан?

– В Абакан… – растерялся Букварь.

– Садись… Садись…

Уже в кабине, нагретой солнцем, пахнущей машинным маслом, Букварь, не успевший опомниться, услышал, как шофер ответил регулировщику:

– Везу морские торпеды. Прикрыты брезентом. Можете посмотреть, взрываются от детонации…

Регулировщик подумал, махнул рукой, и машина въехала на бревна парома. Канат заскрипел, стальной и старый, и Туба лениво стала бить паром в деревянные бока.

– Ты что, меня не узнал?

– Нет, – сказал Букварь. – Не узнал.

– А я тебя сразу… Я людей хорошо запоминаю…

– Я очень рассеянный, – начал оправдываться Букварь.

– Правда, ты тогда лежал на животе, Дьяконов растирал тебя коньяком, мы заглянули на секунду, и ты меня не мог запомнить.

– Ну, как Дьяконов?

– А что Дьяконов? Дьяконов у нас…

Шофер замолчал, замолчал надолго, он молчал на пароме и после того, как машина по мокрому Муринскому съезду въехала на колдобистую и пыльную абаканскую дорогу. Он молчал, и Букварь понимал его: шоферу было не до разговоров, он вел машину с красными флажками, и в кузове ее лежали морские торпеды, взрывающиеся от детонации…

Букварю доставляло наслаждение смотреть на сосредоточенное скуластое лицо шофера и на его руки, мускулистые, напряженные и в то же время играющие черной баранкой. Когда машина крутила по стремительным петлям узкой дороги, Букварю хотелось, чтобы подстерегла их сейчас какая-нибудь опасность, после которой ему и шоферу пришлось бы вытирать холодный пот с лица и выражать настоящие мужские чувства короткими междометиями.

– А что ты потерял в Абакане?

– Мне нужно купить соленый арбуз, – сказал Букварь. – Есть очень хороший человек, и ей… ему надо подарить соленый арбуз.

– А-а-а, – протянул шофер, – понятно.

Рожью, пшеницей, кукурузой зеленела вокруг Минусинская степь, высылала рыжих сусликов дозорными на горячий булыжник дороги. Букварь не был в этих местах давно, месяца два, и смотрел с жадностью на степь и на желтую линию трассы.

Двигались экскаваторы, скреперы, бульдозеры; двигались, урчали, ревели; их были десятки, спокойных и упрямых стальных машин. Воскресная смена вела наступление на первой сотне километров трассы, прилизывала желтую спину насыпи, готовила ее принять шпалы, рельсы, клала бетон в секции труб и мостов, собирала серые блоки первых пристанционных сооружений, вокзалов и пакгаузов. Здесь уже не ковырялись люди кустарным способом, как на Канзыбе, здесь уже наступала техника, умная и мощная. Но когда-то и здесь были первые, была своя Канзыба. Машина пролетала все новые и новые участки, и Букварю казалось, что весь громадный механизм стройки движется в едином ритме, и ему ничего не стоит справиться с Саянами, с тайгой и горами, с десятками таких Саян. И от сознания этой силищи, от сознания мощи рук человека и разума его к Букварю неожиданно впервые за последние две недели пришло радостное чувство.

– У, черт! – выругался шофер.

Машина резко дернулась. Букваря толкнуло вперед. Он инстинктивно уперся руками в металл, и лицо его оказалось в сантиметре от ветрового стекла. Букварь увидел, как по дороге, совсем рядом от врывшихся в пыль колес, проскочил серо-рыжий дикий козел и как солнце блеснуло в его рогах. Козел скрылся в кустах, и Букварь вспомнил о морских торпедах и почувствовал, что лоб его покрывается холодным потом. Он перевел взгляд на шофера, но тот был спокоен, лицо его выражало только сосредоточенность, и напряженные руки играли черной баранкой. «Вот человек!» И Букварю снова стало радостно и оттого, что рядом с ним сидел такой человек, и оттого, что сам он ехал в машине, которая везла по Саянам «веселые» вещи.