Эдуард Кондратов - Тревожные ночи Самары

И снова раздался негромкий возглас Ивана Степановича Белова:

— Шабанов с группой — к Ягунину! Охрану не снимать!

…И, как раньше, тихо стало возле двухэтажного самарского скворешника. Слепо смотрела закрытыми ставнями улица, спал, как бродяга, неопрятный, провонявший двор. Пустынно было кругом и безлюдно. Впрочем, нет: за углом покосившегося сарая блеснул на мгновенье винтовочный штык.

…На втором этаже к стеклянным квадратикам веранды припал Гаюсов. Не нравилось ему что-то во дворе. А что? Он пристально смотрел вниз, теряя драгоценное время, и все же смотрел. И увидел блеск штыка. Ему он сказал многое. Гаюсов отпрянул от окна. Вытащил маузер, щелкнул предохранителем и на цыпочках двинулся вверх по деревянной лестнице, ведущей на чердак.

Еще минута — и через чердачное оконце Гаюсов выбрался на крышу. Пополз по ней, добрался до самого края. Крыша упиралась в выступ глухой стены — брандмауэр соседнего здания.

Гаюсов осмотрелся: как будто никто не следил. Подпрыгнув, он повис на руках, нащупал ногами щербинку. Нога скользнула, сорвалась. Он сделал еще попытку — есть упор! Оттолкнувшись, Гаюсов подтянулся на руках и упал грудью на крышу соседнего дома. Громыхая по железной кровле, он перебежал на противоположный скат крыши и по пожарной лестнице стал спускаться во двор.

— Товарищ начальник! — услышал он крик в соседнем дворе того дома, что обложили чекисты. — По крыше кто-то шастает!..

Гаюсов побежал прямиком через двор к небольшому строеньицу из кирпича, невдалеке от арки. Вынул связку отмычек, повозился с замком, Что-то хрустнуло. Он широко распахнул створки дверей и нырнул в каменный сарай. Вскоре послышался звук вращаемой рукоятки, потом тарахтенье автомобильного мотора, и из сарая выполз во двор старый «Бенц» с погашенными фарами. Машина нырнула под арку и, высунув радиатор на улицу, резко набрала скорость. Наперерез автомобилю с криками «стой!» бросились двое.

«Бенц» ринулся прямо на людей, свет фар ударил им в глаза. Один из чекистов отлетел в сторону, сбитый автомашиной. Раздались выстрелы, звякнуло под пулями железо. Из «Бенца» полыхнули огоньки: Гаюсов бил из маузера, и пули рикошетили от мостовой.

Круто вывернув, автомобиль унесся в ночь.

— Товарищ Белов! Удрал! — послышался отчаянный крик.

— Удрал, гад! — со злостью отозвался Белов. — Да не догонит, ничего!.. Они уже там!..

…Они действительно уже были там. Как раз во время этой перестрелки трое в кожаных куртках поднимались на крыльцо красивого одноэтажного особнячка напротив гортеатра. Властно забарабанили в дверь.

Из-за двери послышался сдавленный голос:

— Кто там?

— Откройте! ЧК!

— Сейчас, сейчас, секундочку!

Лязгнули запоры. С силой толкнув дверь, трое ворвались в дом. Прошли по темному коридору, распахнули двухстворчатую дверь в гостиную. Щелкнул выключатель — и трое остолбенели в изумлении: комната была полна народу. На вошедших глядели стволы револьверов и винтовок.

— А ну, складай оружие на пол! — весело скомандовал Ягунин.

…Автомобиль изо всех своих не столь уж многих лошадиных сил мчался к площади Парижской Коммуны. Вывернув с Александровской на Саратовскую и проскочив мимо Пушкинского садика, он резко затормозил напротив дома Башкатина. У крыльца толпились люди с винтовками, из дому же выходили другие — с поднятыми руками, в кожаных куртках. На козлах пролетки вместо кучера сидел широкоплечий красноармеец с трехлинейкой на изготовку. Все это успел Гаюсов рассмотреть при свете фар во время короткой своей остановки. Не в силах сдержать бессильной ярости, он, вместо того чтобы поддать газу и попытаться скрыться, выхватил маузер и стал наугад стрелять в темные фигуры людей. Охнув, схватился за грудь молодой курчавый чекист и ткнулся лицом в мостовую. Метнулись фигуры через полосу света и истошный крик резанул воздух:

— Гаюсов! Бей, братва, по колесам!

Это крикнул Ягунин, и тогда только опомнился Борис Гаюсов. Взревел мотор, и «Бенц» рванул с места. Раздалась беспорядочная пальба, брызнуло стекло и, не проехав и двадцати саженей, автомашина закрутилась, словно вокруг невидимой оси. Фары погасли.

— Брать живьем! — исступленно орал Ягунин. — Заходи с боков!

Шарахнул выстрел: часовой губисполкома прямо из подъезда бил из винтовки по машине. «Бенц» дернулся, выскочил на тротуар и врезался в стену Дома крестьянина. Выпрыгнув из автомобиля, Гаюсов, прихрамывая, пробежал по тротуару и свернул за угол. Где-то сзади гулко топала погоня.

Из полукруглого подъезда Дома крестьянина высунулся заспанный дежурный. В руках он держал охотничье ружье. Из открытых дверей в спину ему падал неяркий свет, отчего растрепанная голова казалась пуховой.

— Куда… пробежал?! — подбегая, выкрикнул Михаил. Легкие его разрывались.

— По Дворянской… Тьфу! По Советской тоись… На ту сторону, к Струкачам побег, — лопотал мужичок, таращась.

Подбежали еще трое — красноармейцы особого отдела.

— Бегом по Советской, по той стороне! — скомандовал Ягунин. — Соображайте сами! А я садом, к Волге…

Он взмахнул револьвером и побежал через улицу, где в предрассветной мгле огромным провалом чернел Струковский сад.

Чугунная ограда с пиками не остановила его ни на миг — Ягунин кошкой вскарабкался на нее. Когда перелезал, услышал тихий продолжительный треск: это гимнастерка окончательно расползлась, теперь можно выбрасывать с чистым сердцем.

Чутье охотника — видно, отголосок первобытного инстинкта, так как охотиться ему в жизни не доводилось, — руководило Михаилом, когда он, то скатываясь, то съезжая на заду по травянистым буграм, а то лавируя между выскакивающими из темноты деревьями, выбирал себе путь через дебри ночного сада. Ведь точно этим маршрутом бежал минуту назад Гаюсов. Ушибленная нога не оставляла ему шансов уйти далеко. Но увидеть своего врага Михаил еще не мог: просто он был почему-то уверен, что Гаюсов спустится через сад к Волге. И потому, оказавшись внизу, Ягунин без малейших колебаний пролез между отогнутыми прутьями ограды и побежал к берегу.

Здесь было гораздо светлее: то ли пыли в воздухе поменьше, то ли отсвечивала вода, а может, на открытом месте ощутимей сказывалось приближение рассвета. Выбежав на прибрежный песок, Ягунин различил метрах в сорока впереди себя неясную человеческую фигуру, прихрамывающую, но все же довольно быстро бегущую вдоль кромки воды.

— Стой! — крикнул Михаил, и голос его дал петуха, сорвался. — Стой, говорю!

Он выстрелил, абсолютно уверенный, что не попадет, и все же не без надежды: а вдруг да остановится… Разумеется, Гаюсов продолжал бежать, но расстояние между ними все сокращалось. Теперь они оба бежали по песку вдоль воды, высвечиваемые разошедшейся напоследок луной, одинаково упрямые в своей решимости уйти и догнать. Конечно, Гаюсову было труднее: широко размахивая руками, он весь выкладывался, но боль ушибленной ноги отзывалась уже в сердце. Вот уже тридцать, вот и двадцать шагов разделяло их.