Михаил Барышев - Весеннее равноденствие

Северная ночь была тревожна и прозрачна. По вечерам небо протяжно горело закатным светом, в котором сочнее видятся краски, отчетливее контуры и рельефнее предметы. Леса на спинах дальних горбатых сопок медленно и неохотно погружались в подступающую ночь. Лишь к полуночи, словно устав, съеживалась на небе брусничная полоса невидимого уже солнца и неприметно гасла, родив зыбкий, дымчатый свет. Тогда трудно было понять — то ли это ночь, смешавшаяся с отошедшим днем, то ли новый, нарождающийся день, еще затуманенный ночью. Светлая, не набирающая силы, она непривычно будоражила, мешала спать, навевала непонятные желания и томила странными предчувствиями.

Хуже того — толкала людей на необдуманные поступки.

Миновав полутемный холл, где на диване безмятежным сном спала очередная тугощекая дежурная, Андрей и Нателла поднялись по лестничке на второй этаж. Здесь были прямоугольники гостиничных дверей, за которыми отдыхали утомившиеся в дневных делах временные постояльцы. Скрип половиц в пустынном коридоре был так отчетлив, что Андрей и Нателла, не сговариваясь, замедлили шаги и пошли мягкой, словно крадущейся походкой. Когда Андрей хотел что-то сказать, Нателла предостерегающе приложила палец к полуоткрытому рту.

Так они добрались до комнаты со счастливым номером «двенадцать», в которой проживал начальник ОКБ. Расшатанный дверной замок был с причудами, и Андрею иной раз приходилось по нескольку минут возиться, чтобы истертый ключ нашел в металлическом нутре единственное место и отвел язык защелки.

На сей раз дверь открылась с полуоборота. Нателла хотела попрощаться, но Андрей приглашающе отступил на полшага. Нателла ощутила внезапный озноб, словно по коридору вдруг потянуло сквознячком, почувствовала, что сердце ее замерло, а потом забилось где-то под самым горлом и невидимо в полутьме запламенели уши. Вздохнув глубоко, как купальщик, ныряющий в глубину незнакомого омута, она шагнула в номер.

— Огорошил ты Кичигина отказом, — скрывая растерянность и нахлынувшее волнение, сказала она за дверью. — Он ведь надеялся нас уговорить… Таких, как Кичигин, надо остерегаться. Они сразу могут сделать тебя мучеником идеи.

— А ты не хочешь за идеи мучиться?

— Я хочу просто нормально жить.

Это были последние слова, сказанные на тему, относящуюся к производственной деятельности. Готовцев зло дернул вдруг заклинившийся в замке ключ, подошел к Нателле и положил на ее плечи сильные руки с тонкими запястьями.

Возвратившись в Москву, она три немыслимо долгих вечера неотлучно держала рядом с собой телефонный аппарат, дожидаясь звонка. Расстраивалась и злилась, что Готовцев опять с головой ушел в рабочие дела. Готова была плакать от сознания, что он, наверное, так и не найдет для нее нужных слов, не сообразит сказать, как она ему дорога, что от такого сухаря она никогда не услышит пустячных, но нужных и дорогих слов, какие обычно говорят женщинам. Иной раз искренне, иной раз, находясь под мимолетно нахлынувшими чувствами, иногда расчетливо и лживо. Но их слушают, им верят.

Нателла расстраивалась, огорчалась, но не казнила себя укорами за стремительность случившегося в заборской гостинице. Втайне ведь она хотела, чтобы такое произошло. Была убеждена, что ему требуется именно такая вот женщина, умеющая не задавать лишних вопросов, не копаться в душе, ни в своей собственной, ни тем более мужской. Знала, наверное, что если и не дорога Андрею, то нужна ему. И Андрей был ей нужен. Это был ее долгожданный шанс, и упустить его было непростительной глупостью.

— Мне хочется иной раз быть на месте твоего кульмана.

— Чудачка…

— Нет, Андрюша, я самая обыкновенная женщина. И замуж мне, дурехе, надо было выйти в двадцать лет… С возрастом такое делать труднее.

— Почему?

— Повышаются запросы.

— Какие же?

— Хочется, чтобы тебя хоть немножечко, хоть самую капельку любили, — тихим голосом призналась Нателла и подумала, почему-то наваливается вдруг на нее щемящая сентиментальность, наваливаются те благоглупости, без которых, она считала, может обойтись, а они полезли наружу, и не было сил их остановить.

— Спасибо, дорогой мой, за предложение руки и сердца… Ты порядочный мужик, Андрюша. Но мне надо подумать.

«Боже мой, что я несу?» — ужаснулась Нателла собственным словам.

— Над чем же теперь думать?

— Хотя бы над тем, не превратилась ли я из женщины просто в руководителя конструкторской группы. Последние пять лет я только и делаю, что сочиняю протоколы согласования и пишу акты проверки… Да и с тобой мы чаще разговариваем так, словно уточняем чертежи… А мне так хочется родить сына, Андрюша… Розового и слюнявого мальчишку.

Андрей обнял Нателлу и поцеловал ее в припухлые сочные губы, погладил обнаженное плечо.

— У нас будет не один сын, Ната… И рассуждений я твоих не понимаю. Ты ведь мне жена.

— Любовница, Андрюша… Любовница, и это много лучше. И точнее. А жена тебе — твоя работа. Вот кто моя самая главная соперница… Планы, сроки, графики, выдачи… Неужели никто не может сообразить, что из-за всего этого бабы у нас теперь меньше рожают детей. Это же страшнее, чем бомбы и рак… В детстве я видела много красивых снов, а в жизни почему-то ни один из них не сбывается… Поцелуй меня еще раз, дорогой… А все-таки вы, мужики, большие недоумки.

— Интересный вывод.

— Ничего в нем нет интересного. Просто нам иной раз хочется чертовинки… Чтобы костюм в ломбард заложили и притащили к Новому году букет роз. Чтобы на одну ночь прилетели из Якутска… А недоумки потому, что не можете сообразить, как вам заплатили бы за эти розы и за такую ночь… Извини, я хочу быть благоразумной и рациональной, но у меня почему-то сейчас никак это не получается.

Не просто было найти четкую формулу, определяющую отношения партнеров по сотрудничеству в сложной конструкторской работе ОКБ и станкостроительного завода, на котором конструкторские идеи должны обретать осязаемое выражение в виде опытных и экспериментальных узлов будущей станочной линии, проходить проверку в эксплуатации и доводку для окончательного совершенствования конструкции перед выдачей рабочих чертежей.

Чаще других в таких случаях вспоминают изречение насчет союза коня и всадника. Но при подробном рассмотрении оно требует внесения существенных корректив. Союз, конечно, имеется бесспорный: общее дело, общие цели, нерасторжимые связи, определенные обычно приказом министерства, устанавливающим для сторон узы столь же прочные, как брак по католическому обряду. ОКБ сочинял за кульманами разные технические новинки, а станкозавод должен воплощать эти новинки в металл. При первом взгляде в таком союзе всадником вроде бы выступало ОКБ, усевшееся на спину завода и управляющее в такой паре внедрением в практику станкостроения технических новшеств и понукавшего производственников к скорейшему усвоению передовых идей.