Михаил Барышев - Весеннее равноденствие

Пифии было легче. Она отвечала иносказательно и не в письменном виде, поэтому всегда могла вывернуться из затруднительного положения. Руководитель же свое решение обязан написать и заверить подписью.

В приемной томилась жгучая брюнетка, обтянутая импортным, смело укороченным платьем. После окончания историко-архивного института брюнетка желала заниматься экономической наукой. Она терпеливо ждала в приемной, так как трезво понимала, что единственным шансом положительного решения ее вопроса является личный визит директору.

Из угла в угол расхаживал рослый аспирант с пузатым портфелем. Он исподтишка бросал квалифицированные взгляды на брюнетку в ажурных чулках и жалел, что не работает еще директором института.

У стены подремывал розовый от свежего бритья пенсионер с папкой в руках. Он пришел с предложением по искоренению приписок в строительстве. По его расчетам, такие приписки составляли четырнадцать целых и восемьдесят три сотых процента заработной платы. Пенсионер предлагал повысить строителям заработную плату на самовольно приписанные ими проценты и таким мероприятием с корнем ликвидировать эту застарелую болезнь. Он надеялся, что предложение заинтересует дирекцию института и его зачислят на временные два месяца работы, разрешенные пенсионным законом.

Поодаль сидело еще человека четыре неопределенных посетителей. В дверь то и дело заскакивали сотрудники института, чтобы выяснить настроение начальства, подать на подпись бумаги, покурить и узнать последние новости.

С утра секретарша заперла директора в кабинете, и теперь только стихийное бедствие могло заставить ее открыть двойную, звуконепроницаемую дверь.

— Василий Петрович просил не беспокоить… У него срочное задание… Да, оттуда, — секретарша машинально тыкала пальцем в том направлении, где люди привыкли видеть небо. — Никого пока не принимает… Ничего, подождете.

Телефоны надрывались набатным звоном. Секретарша снимала трубки и в присутствии посетителей, ожидающих аудиенции, безбоязненно творила грех, за который, как утверждают церковники, на том свете заставляют лизать раскаленную сковороду.

— Нет… Неизвестно, когда будет.

— Уехал в академию, Николай Афанасьевич… Да, обязательно доложу. Позвоните через пару часиков.

— Нет его!.. Я же вам русским языком сказала. Нет и не будет!

В перерывах секретарша успевала регистрировать бумаги, перекидываться репликами с приятельницами, заглядывающими в приемную, слушать свежие анекдоты, рассказываемые на ушко суфлерским шепотом, и сосать ментоловые карамельки, так как она очередной раз бросала курить.

Василий Петрович Бортнев, уединившись в кабинете, как поэт-декадент в башне из слоновой кости, размышлял, как поступить с тремя заявлениями, отложенными после просмотра вчерашней почты.

Бортневу хотелось вершить только добрые дела. Даже колоссальная перегруженность служебными обязанностями, часто встречающиеся на жизненном пути проявления хищнических инстинктов отдельных представителей человечества не могли вытравить этого желания.

Василий Петрович перечитывал отложенные бумаги и не мог придумать, как же в данном конкретном случае ему остаться добрым.

К Петру Петровичу Восьмакову, чья очередная докладная записка лежала на столе, Бортнев не питал не только ненависти, но и самой элементарной антипатии. Более того, Восьмакова ему было жаль, как бывает жаль заблудшую человеческую душу. Было бы спокойнее, если бы Петр Петрович не писал заявлений насчет чистоты терминологии. Возился бы, старый хрыч, тихо-мирно со своей картотекой по экономике строительства. Людям время берег, в библиотеке сутолоку ликвидировал. Ему бы аккуратно платили заработную плату, давали бы возможность заниматься производственной гимнастикой и посещать теннисную секцию. Так и дожил бы до почетной кончины. Сколько бы добрых слов на гражданской панихиде сказали, сколько венков принесли. А картотеку бы институт взял в наследство. Заново бы отлакировали ящики и поставили в читальный зал для общедоступного пользования.

Пожилой уже человек Петр Петрович, а вот зудит и зудит, как комар над ухом. Причиняет людям беспокойство. От Василия Петровича Бортнева он плохого слова не слышал. Зачем же в ответ на такое отношение платить ехидными бумаженциями?

Бортнев, специализируясь по вопросам строительной механики, неплохо смыслил в проблемах экономики строительства. Он понимал, что докладная записка Восьмакова настолько никчемна, что ее стыдно представлять даже на рассмотрение научного кружка студентов-первокурсников экономического института. Публичное обсуждение ее навлечет позор на седины старшего научного сотрудника, дискредитирует его кандидатский диплом и ни в чем не убедит самого Восьмакова.

Полдесятка подобных заявлений уже лежало без ответа в нижнем ящике директорского стола. Василий Петрович хотел по привычке сунуть туда и новую докладную, но воздержался.

Петр Петрович не поймет искренних побуждений директора института. Не получив ответа на докладную, он, как бывало уже не раз, кинется искать справедливости за стенами института и разразится бумагами в инстанции. В них он дотошно перечислит исходящие номера погибших в директорском столе ценнейших предложений по совершенствованию терминологии. Это обстоятельство даст ему возможность употребить такие сокрушающие слова, как бюрократизм, честь мундира, бездушие, теоретическая неграмотность и прочие синонимы, рожденные развитием цивилизации и повышением уровня образования.

Затем он потребует расследования вопиющих фактов, и Василию Петровичу Бортневу опять придется писать длинные объяснения и маяться на заседаниях комиссий, где Восьмаков будет беспощадно вскрывать его недостатки.

За добро, посильно распространяемое на окружающих, Василий Петрович желал получать добро. Но увы! Это не всегда случалось, приносило Бортневу жесточайшие разочарования, а последнее время порой даже удерживало от свершения добрых поступков…

Когда человек напряженно ищет выход из создавшегося положения, он всегда его найдет. Это драгоценное качество головного мозга обеспечивает полеты в космос, ежегодное совершенствование мод женской одежды, получение жилплощади и дальнейшее развитие делопроизводства.

Василий Петрович вспомнил, что неделю назад местный комитет критиковали за недостатки в организации научных конференций по проблемам экономики строительства.

Это идея! Заявление Восьмакова надо вынести на обсуждение теоретической конференции, организованной по линии производственного сектора местного комитета.