Юрий Нагибин - Река Гераклита

Мы думали, что неудобно тревожить спящего старика.

— Да он все время спит, — сказала Даша (по паспорту Варвара Матвеевна, но так прозвали ее в детстве, и на другое имя она не откликается). — Раньше до чего поговорить любил, а сейчас коли раскроет рот, так только об одном: доченьки, не продавайте корову, христом-богом прошу! Есть коровенка — выживем, нет — сойдем под вечны своды.

— Кормить нечем? — спросил Геннадий.

— Ясное дело. Нешто по нынешнему году могли мы сена насушить? Старики какой заботы требовали, а силенок у нас с сестрой — вдвоем комара убиваем. Купить — грошей нема, все на мамашины похороны ушли. Хошь не хошь, а придется сдать нашу Пеструшку.

— Варвара Матвеевна… Даша, — проникновенно сказал Алексей Петрович, — вы не сомневайтесь и ни о чем не думайте, мы все возьмем на себя: и машину дадим, и людей, и… — он изобразил руками тот продолговатый ящик, в котором наше бесчувственное тело отправляется в место вечного успокоения.

— Спасибо, Алексей Петрович, завсегда вы нам были как отцы. На мамины похороны триста рублей ушло, и это когда водку мы загодя купили!

— Не беспокойтесь ни о чем. Матвей Иванович заслужил. Он лично знал Александра Александровича, сына поэта, боевого генерала, героя Плевны.

— Папаня с ним на охоту ходил, — подхватила Даша, — тогда еще ди́ча в наших местах водилась, и лошадку ему подавал. Как папаня интересно про все это рассказывал — заслушаешься!.. Алексей Петрович, а нельзя сюда зубного врача прислать, очень папаша зубами мучается?

— Неужто у него до сих пор сохранились зубы?

— Ага, зубы мудрости. Только шатаются и мешают ему.

— Давайте подумаем вместе, — предложил Алексей Петрович. — Врача прислать можно, но что он без кресла и всего оборудования сделает?.. А в район Матвея Ивановича везти — растрясет, можно и не довезти.

— Это точно, — вздохнула Даша. — Можно и не довезть.

— Я посоветуюсь в поликлинике. Но как бы ни решили с этим вопросом, насчет главного — не сомневайтесь! — еще раз заверил Алексей Петрович.

— Не знаю, как и благодарить… А теперича пошли в избу, папаню слушать.

И мы последовали за Дашей.

Матвей Иванович лежал на кровати под одеялом одетый — виднелись носки толстой домашней вязки и заправленные в них брюки. Подойдя ближе, мы обнаружили косой ворот синей ситцевой рубахи и седую спутанную бороду. Лица не видно — спасаясь от мух, старик глубоко зарылся головой в подушку. Он не двигался и вроде не дышал. Все остальное воспринималось, как воскрешение Лазаря. Дочь стала раскачивать его за плечо, приговаривая не слишком громко:

— Папаня, проснись!.. Гости приехали!.. Папаня, гуленьки!.. Открой глазки, родной!.. Ну же!.. Покажи глазки!.. Ты же сопрел совсем и мух наглотался!.. Аиньки!..

Послышался слабый вздох, хрип, бормотанье. И вдруг целое облако летучей нечести поднялось над стариком: откуда взялись все эти комары, мушки, мошки, слегай, жучки? Вспугнутые очнувшимся телом старика, они с сердитым гудом закружились над кроватью. Даша схватила тряпку и принялась стегать воздух. А на кровати творилась работа опамятования в жизнь. Хрипы усилились и перешли в слабый сухой кашель, тело заворочалось, и худая крупная кисть сдвинула прочь подушку. Появилось красное распаренное лицо, большелобое, просторное, белобровое и белоусое. Открылись глаза — два мутно-голубых озерка, похоже не принявших брызнувшего в них света. Даша наклонилась и протерла подолом глаза отцу. Ему это было неприятно, он пытался отпихнуть дочь. А потом долго моргал, слезился, утирался кулаками, кряхтел, охал и вдруг отчетливо сказал: «Посади!»

Отвергнув помощь Геннадия, Даша привычно и сноровисто привалилась к отцу, обняла, потянула на себя, переведя в сидячее положение; за спину ему сунула подушку, а ноги спустила с кровати.

— Никого не знаю! — радостно сообщил старик, оглядев нас голубым чистым взором. — И тебя не знаю! — это относилось персонально к Алексею Петровичу.

— Не придуряйся, папаша, это же Алексей Петрович. Ты его сто лет знаешь, он заместителем Советской власти был.

— Чегой-то он другой стал? — сказал Матвей Иванович. — Постарел, али приболел, али во грустях?..

— Все тут, Матвей Иваныч, — вздохнул Алексей Петрович. — И годы бегут, и болезни прилипли. Давление, будь оно неладно. И до срока на пенсию отправили.

— А у меня зубы прорезываются, — пожаловался Матвей Иванович. — На кой они мне? Молочну кашку жевать?.. Я тебе, Петрович, вспомнил, ты человек у власти. Не вели Дашке корову продавать. Нешто можно без коровы?..

— Ладно, Иваныч, вопрос поставлен. Не волнуйтесь. Тут к вам гости из Москвы приехали.

— Не знаю их… Кто такие?

— Вот и познакомьтесь, — и Алексей Петрович поочередно представил нас старику. Тот каждому сунул холодную слабую руку.

Он совсем очнулся, взыграл, в нем пробудилась присущая здешним людям словоохотливость, издавна подогреваемая любопытством бесчисленных паломников в эту святую землю. К сожалению, его подъем пошел в ущерб отчетливости речи да и мысли, и я с моим тетеревиным слухом улавливал лишь отдельные, окрашенные сильным чувством выкрики:

— Воин наш отважный… Лексан Лексаныч, царствие ему небесное, всех турков побил… Он да Скобелев, белый генерал, — опора трону, щит Отечеству!.. Вот бы Лексан Сергеич порадовался, кабы дожил… А шебуршной был… и насчет этого самого… — старик, хитро глянув на дочь, поманил нас пальцем, — первый ходок… Сейчас кликнет: байню истопить!.. Я уж понимаю и по военной присяге: рад стараться!.. Как, ваше превосходительство, прикажете: пару — кваском али пивом?.. Натоль Львович пиво признавали, а Лев Натольич — шемпаньское… Гроб на руках несли до церквы… В глубокой скорби… Он к пиву всегда раков заказывал… Черненьких, однако, больше уважал, особо мордовочек… Курносенькие, спинки окатистые… Крепкий народ мордва, наших пластали… Лексан Лексаныч исключительно переживал: русский солдат знает одну команду: вперед!.. Сытый солдат крепше воюет… Уполовник в щах должон стоять, а валится — гони вон… пусть и андели с личика.

Я чувствовал, что у меня ум за разум заходит. Но глухота здесь ни при чем. Тетя Вера предупреждала, что в сознании прежних поколений — стало быть, и нынешних Мафусаилов — перепутались все Пушкины: поэт, его сын, брат и потомство брата. Но пусть с годами Матвей Иванович как народный пушкинист несколько сдал — ярок на нем болдинский свет. Его воодушевление, преданность пушкинскому роду и горящий в дряхлом сердце патриотизм вызывают искреннее восхищение.

И когда, распрощавшись с приуставшим стариком, мы вновь оказались на улице, то сказали Даше — Варваре самые добрые и уважительные слова об ее отце.

— Он хороший старик, — она коротко всхлипнула, — но, конешно, памятью ослабемши. Праправнучка Пушкина из Архангельска приезжает, случая не было, чтобы папаню не навестила. Она и надысь приходила, а он ее не узнал. И никак не мог понять, кем она Пушкину приходится, раз у нее другая фамилия.