Эдуард Хруцкий - Комендантский час (сборник)

У трамвайной остановки рядом с Радиокомитетом они остановили двух работников радио, проверили пропуска и отпустили с миром. На Пушкинской им повстречался инженер, торопящийся на завод. У него ночной пропуск тоже был в полном порядке.

Патруль пересек площадь и пошел по Большой Бронной. На углу Сытинского они буквально столкнулись с каким-то человеком в светло-сером костюме.

– Стой, – скомандовал Степан, – пропуск!

– Нет его у меня, ребята, – ответил необыкновенно знакомый голос, – паспорт есть, удостоверение. А пропуска нет.

Степан на секунду зажег карманный фонарик.

– Ваня Курский, – сказал за его спиной милиционер.

Полесов и сам теперь узнал известного всей стране киноартиста.

– Товарищ Алейников, как же так, без пропуска же нельзя.

– Виноват, ребята. Друга на фронт провожал. Вот и засиделись.

– Там бы и остались ночевать.

– Нельзя, мать больная дома.

– Что же делать? – огорчился Полесов. – Ну, мы вас отпустим, другие заберут.

Внезапно послышался шум мотора. Со стороны Никитских Ворот ехала легковушка.

Степан вскочил на мостовую и поднял руку.

– В чем дело? – Из остановившейся машины вылез военный. – Машина редакции «Красная звезда». Вам пропуск?

– Да нет, товарищ корреспондент, вы помогите до дому человеку добраться, артисту Алейникову.

– Где он?

Артист долго жал Степану руку.

В два часа ночи патруль остановился перекурить на углу сквера, на Патриарших прудах. Пока все было тихо. Они задержали троих без ночных пропусков, передали их постовым.

От прудов тянуло сыростью, и Степан опять пожалел, что не надел плащ.

– Товарищ Полесов, – сказал один из милиционеров, – может, посидим немного, а то ноги гудят от усталости. Мы же в патруль прямо с дежурства попали.

– Давайте еще раз пройдемся вокруг и тогда отдохнем. – Степан погасил папиросу.

Шум мотора он услышал внезапно, потом сквозь него прорвалась трель милицейского свистка. Из переулка вылетела полуторка. На повороте ее занесло, из кузова посыпались какие-то ящики.

Степан выхватил наган и бросился на проезжую часть.

– Стой! – крикнул он. – Стрелять буду!

Машина, не останавливаясь, мчалась прямо на него.

Степан поднял наган, дважды выстрелил и отскочил к тротуару. Его обдало жаром и бензиновой вонью. Машина пролетела в нескольких сантиметрах.

– Стой! – Это кричал милиционер.

Резко ударили винтовочные выстрелы. Полуторку занесло, и она врезалась в металлическую ограду сквера. Двое выпрыгнули из машины. Один из кабины, другой из кузова.

– Стой!

Двое уходили в разные стороны, отстреливаясь из наганов.

Степан бежал за одним, считая на ходу выстрелы. Вот неизвестный остановился у арки ворот. Поднял наган. Две пули выбили искры из булыжной мостовой.

У него оставался один патрон. Ну, от силы два. Степан бросился в черный провал арки. Человек бежал, пересекая двор по диагонали. Вот он снова повернулся и снова выстрелил. Теперь не дать ему перезарядить револьвер. Степан бросился на неизвестного. Нож он увидел в последнюю секунду. Увернулся и сильно с ходу ударил в челюсть.

– Товарищ начальник. – К ним, тяжело стуча сапогами, бежал милиционер. – Вы живы?

– Порядок. Помоги поднять. Как у вас?

– Шофер полуторки убит, второй бандит напарника моего ранил и скрылся.

– Так, где задержанный? – спросил Иван Александрович. – Этот? Значит, фамилию не называет. Что ж ты так, Лебедев? Правда, тебя узнать трудно, челюсть распухла, но мы же с тобой друзья старые!

– Взяли, суки. Только я вам ничего не скажу.

– Где Резаный? – спросил Данилов. – Молчишь. Помни, Мышь, тебя взяли с поличным – раз, магазин ограбил – два, в работников милиции стрелял – три. Для трибунала хватит. Как раз для вышки. Так что можешь не говорить.

Иван Александрович увидел, как мелко задрожали лежащие на коленях руки Лебедева.

– Оформляйте задержание – и в трибунал, – повернулся Данилов к Полесову.

– Стой, начальник! – вскочил задержанный.

– Сидеть! – резко скомандовал Степан.

– Я скажу, только мне явку с повинной оформите.

– Ах вот что! Значит, ты на этой полуторке прямо со склада в МУР приехал. А кто милиционера ранил?

Кто вон его чуть ножом не пропорол, я, что ли? Не будет тебе никакой явки. Ты со скупщиками краденого торгуйся, а здесь МУР, здесь правду говорят, а ее, эту правду, любой суд в расчет берет.

– Пиши, – дернулся Лебедев. – Все скажу…

– Видишь, Степа, – сказал Данилов, когда они остались вдвоем, – опять ушел Резаный. Мастер, что и говорить. Но кое-что нам известно. В частности, твоя версия насчет Никольского окрепла. Там раньше жил благодетель, который нынче Резаного в Москве прячет. Придется нам с тобой вдвоем этим делом заняться. Пока это единственный верный след. Вот, кстати, читай показания Лебедева. Да не здесь. Вот отсюда.

«Широков сколотил банду, в которой есть люди, пришедшие из окружения. Я сам видел у Широкова чемодан, в котором лежала ракетница. Кроме того, он регулярно слушает немецкое радио».

– Понял, в чем дело? – Данилов достал папиросу. – Был Широков белобандит, а стал пособником немцев. Если это мы раньше лишь предполагали, то сейчас знаем наверное, данные точные. Пошли к начальству, доложим.

«НАЧАЛЬНИКУ МУРА

В целях обмена оперативной информацией сообщаем Вам, что, по нашим данным, немецкая разведслужба, система СД засылает в Москву людей из числа лиц, прошедших специальную подготовку в разведшколах. Задача последних – организация паники и грабежей. Мы располагаем точными данными, что указанными лицами руководит резидент, кличка – Отец, имеющий обширные связи с уголовными элементами.

Этот сентябрь не был похож на осень. После дождливого августа установилась теплая, ясная погода. Но все же в этой ясности чувствовалось увядание. Осень давала о себе знать, особенно за городом.

Иван Шарапов не любил это время года. Осень всегда предвещала зиму – пору не особенно веселую для хлебопашцев. И хотя он давно уже жил в городе, забыл даже, как выглядит его хата в селе, осень он все равно не любил. Зима и для милиционера не подарок. Намерзся он за службу: в санях, будучи сельским участковым, на посту в Загорске, в муровских засадах.

Нет, не любил Иван Шарапов осень – и все тут. Ну а этот сентябрь был для него вдвойне горше. Немцы шли на Москву. И как шли! Казалось, нет силы, способной остановить их.

Было в этом что-то пугающее. Одновременно страшное и непонятное. Страшно становилось, когда прочитаешь в газете длинный список оставленных городов, и непонятно, как могло произойти такое. Иван вспоминал кадры кинохроники, журнальные фото, графики, доклады. «…И от тайги до британских морей Красная армия всех сильней». Так почему же список оставленных городов все больше и больше?