Л. Пантелеев - Том 1. Ленька Пантелеев. Первые рассказы

– Ну, а который, скажи, пожалуйста, раз ты у меня в пикете гостишь? Седьмой, кажись?

– Нет, – отвечает Петька. – Кажись, пятый только.

– А не врешь?

– Может, и вру… Не знаю. Вам видней.

Спорить не хочет Петька. С начальником спорить – гиблое дело. Ладно. Седьмой, так седьмой. Черт с ним.

«Волынки, – думает, – меньше, если не спорить. Отпустит скорей».

А начальник бумажку на стол положил, рукой прихлопнул и говорит:

– Резолюция моя, – говорит, – такова: ввиду твоей малолетней несознательности отослать тебя на предмет воспитания в дефективный приют. Понял?

Охнул Петька. Закачался. Обомлел. Оглоушили Петьку начальниковы слова, словно кирпичом по башке стукнули. Не ожидал он таких слов. Совсем не ожидал.

Очухался, однако ж, голову поднял и говорит:

– Ладно, – говорит. – Что ж…

– Согласен? – спрашивает начальник. Смеется, будто не понимает, до чего тяжело Петьке и грустно. До чего не смешно. До чего плакать хочется.

Ай, Петя, Петя, не везет тебе, Петя Валет!

А тут еще хуже. Тут совсем уж крышка. Гибнет Петька.

Подзывает начальник кучерявого милиционера и наказывает ему обыскать Петьку с головы до ног.

– Обыщи его, – говорит, – с головы до ног, нет ли при нем оружия или в крайнем случае ценных предметов. Обыщи формально.

Шагает кучерявый на Петьку, у Петьки сердце замирает, ноги у Петьки дрожат, как студень.

«Прощай, – думает Петька, – ценный предмет!»

Но, на Петькино счастье, кучерявый дурак попался. Брезглив. Посмотрел он на Петьку и говорит:

– Ей-богу, – говорит, – товарищ начальник, тошно к такой шпане руками прикасаться. Освободите, сделайте милость… Я сегодня в бане парился: Белье сменил. Да и что в нем, по существу, есть? Вошь в кармане, блоха на аркане… Не больше.

Петька последние силы собрал, усмехнулся печально, глазом мигнул.

«Верно, дескать. Угадали».

А сам думает:

«Ничего себе блоха. Блоха, – думает, – что надо!»

И незаметно пальцем одним карман щупает, а в кармане трепыхается что-то, стучит не шибко, будто сердце в кармане лежит или рыба живая. Часики в кармане лежат.

Ну, а начальник милиционера пожалел или, может быть, ему скучно стало, только махнул он рукой и говорит:

– Ладно, – говорит, – можно отставить. Можно, – говорит, – без обыска обойтись. Неважно.

Написал чего-то в бумажке, печатью пришлепнул и кучерявому бумажку протянул.

– Вот тебе, – говорит, – товарищ дорогой, квитанция. Пойдешь с этой квитанцией до Введенской улицы и сдашь оного шкета в приют Клары Цеткин. Под расписку.

Встал начальник, зевнул и из комнаты вышел.

С Петькой начальник попрощаться забыл.

А кучерявый сунул квитанцию в папку, вздохнул и наган к животу привесил. Еще раз вздохнул и картуз надел.

– Ну, – говорит, – шпана несчастная, поехали!

Подтянул Петька портчонки, – поехал!

Идут они прямо через базар, через самую давку. Базар шумит, конечно… Люди разные ходят, покрикивают. Смеются люди, ругаются, песни поют. Где-то баян гудит. Гуси какие-то стонут. Шумно. Только Петька шума не слышит. У Петьки план на уме.

«Смыться, – думает Петька, – необходимо».

Бежит он собачьей рысью через базар, распихивает торговцев и неторговцев, шманает глазами по сторонам и все думает, все размышляет:

«Необходимо смыться… Формально необходимо».

Только где же тут смоешься, когда кучерявый сзади словно хвост прицепился. Не отстает кучерявый, пыхтит самосильно и Петьку из виду не выпускает.

Вот и базар миновали. А Петька не смылся.

Расстроился Петька. Голову свесил и мельче шагать стал.

И вот кучерявый Петьку нагнал.

Качается кучерявый, стонет.

– Ой, – говорит, – замотал ты меня, шпана. Ну разве можно так бегать? Ну не могу я так бегать, у меня почки слабые.

Молчит Петька, не отвечает. Очень ему интересно, какие у милиционера почки! Не до почек Петьке. Взгрустнулось что-то. Идет себе Петька, голову свесил.

А кучерявый отдышался кое-как, шаг подравнял и вдруг спрашивает:

– А скажи по совести, шпана: хотел ты сигануть от меня на базаре?

Вздрогнул Петька, голову поднял.

– Что такое, – спрашивает, – сигануть? Я даже и слов таких не понимаю.

– Брось ты… Оставь… Замечательно понимаешь. Хотел небось убежать?

– Убежать?!

Рассмеялся Петька.

– Ошибаетесь, – говорит. – Бегать мне, – говорит, – смысла нет. Силом заставите – и то не побегу…

– Да неужели? – удивился кучерявый. – Неужели, – говорит, – не побежишь?

Остановился вдруг, огляделся, бровь почесал и вдруг папкой своей махнул:

– А ну беги!..

Дернуло Петьку. Прямо-таки дернуло. Словно коленкой его кто-то сзади пихнул, – задрожал весь. Бежать уж собрался и вдруг поглядел: смеется кучерявый.

«Ага, – думает, – на пушку ловишь? Ну, нет, брат… Знаем мы эти фольтики. Не поймаешь!»

Усмехнулся и говорит серьезно:

– Напрасно, – говорит, – кровь портите. Все равно не побегу. Хоть убейте, не побегу. Желания не имею.

– Да почему? – спрашивает милиционер.

Смеяться перестал. Петьку разглядывает. А Петька как загорловит во весь голос:

– Да потому, – говорит, – что никакого полного права не имеете бегать меня заставлять. Отвязаться хотите? Нет, не отвяжетесь! Ведите меня куда по закону следовает, а не то я жаловаться буду.

Сказал и сам испугался.

«Чего, – думает, – сказал?! Опупел, бродяга…»

А кучерявый-то сдрейфил, видно… Смутился. Руками замахал.

– Да что ты! – говорит. – Да разве я что!.. Идем, пошутил я.

– Знаю, – говорит Петька, – какие это шутки. Не очень-то шутки. Бежать подбиваете? Да? Лень человека до приюта проводить? Да? Шутки? Права не имеете шутить!..

Разошелся Петька. Кричит, руками размахивает. Люди, которые мимоидущие, удивляются даже. Что за дьявол? Стоит посреди улицы маленький рыжеватый парнишка, орет во всю глотку, ругается, а рядом милиционер топочется, красный весь, глазами хлопает, и папка под мышкой дрожит.

Умоляет кучерявый не кричать Петьку. Просит спокойно идти.

– Идем, – говорит. – Идем, пожалуйста.

Покочевряжился Петька – пошел.

Идет без оглядки, хмурится, губы дует, а самому смешно, сам про себя хохочет.

«Ловко! – думает. – Ловко я его поднапугал. Ай да кучерявый! Ну и дурак!»

А кучерявый с испугу, должно быть, еле идет. Еле за Петькой поспевает. Молчит, однако, помалкивает. Вздыхает только да поминутно пот с лица смахивает. А Петька для смеха еще подгоняет его.

– Ну что, – говорит, – вы так тихо идете? Гуляете, что ли? Нельзя ли слегка поднажать?

– Не могу, – отвечает. – Ей-богу, не могу. Почки не позволяют. У меня почки слабые, жары боятся. А я, понимаешь, еще в баню сходил. Понимаешь, попарился. Так что прямо умираю, до чего пить охота.

И вдруг увидел кучерявый какую-то чайную. Какой-то там «Милан». С крыльцом и с большой размалеванной вывеской.