Л. Пантелеев - Том 1. Ленька Пантелеев. Первые рассказы

Кривцова он не увидел и голоса его не расслышал. Но Фекла Семеновна, помахав мальчику рукой, крикнула:

– Мамане твоей кланяться велит!..

…Александру Сергеевну Ленька нашел в саду. Еще издали он увидел ее серый жакет и белую с черной ленточкой панамку. Мать стояла у той самой зеленой скамейки, где полчаса тому назад он разговаривал с бородатым раненым. Сейчас этот бородач стоял на растопыренных костылях и что-то оживленно объяснял Александре Сергеевне, показывая рукой в ту сторону, куда убежал мальчик.

Ленька выбежал в сад из другого подъезда и появился с другой стороны.

– Мама! – окликнул он ее.

Александра Сергеевна оглянулась. Лицо ее запылало гневом.

– Негодный мальчишка! – накинулась она на Леньку. – Ты где был столько времени? Я тебя ищу по всему саду.

– Мама… погоди… не сердись, – перебил ее Ленька. – Ты знаешь, кого я сейчас видел?

– Кого еще ты там видел?

– Василия Федоровича… Кривцова.

– Ты выдумываешь, – сказала она. – Где ты его мог видеть? Ты ошибся, наверно.

– Как же ошибся, когда я с ним, как с тобой вот сейчас…

– Он жив?..

– Ну конечно, жив… Он кланяться тебе велел. Его жена, Фекла Семеновна, из Нерехты на товарном поезде привезла… У него – знаешь сколько? – восемнадцать ран было!..

– Хорошо, – сказала Александра Сергеевна. – Ты после расскажешь. Давай пошли в приемный покой. Сейчас должен прийти доктор Опочинский. Его очень трудно поймать…

– А зачем его ловить? – сказал Ленька. – Я его уже видел.

– Как видел?

– А так вот. Как тебя сейчас.

– А он тебя видел?

– Видел. И в горло мне смотрел. И сказал, что я здоров как бык. И сказал, чтобы мы сию же минуту проваливали отсюда.

Александра Сергеевна все-таки дождалась доктора. И он повторил ей то, что уже говорил Леньке: что мальчик совершенно здоров и что в его многолетней практике детского врача не было еще такого случая, чтобы у ребенка, на ногах перенесшего дифтерит, не осталось бы никаких следов этой болезни. Он объяснил это каким-то «нервным шоком». И сказал, что когда он будет немножко посвободнее, он попробует даже написать об этом заметку в ученый медицинский журнал.

…На обратном пути у Леньки произошла еще одна неожиданная встреча со старым знакомым.

Ехали они с матерью на том же пароходе «Коммуна».

Пароход был свыше меры забит пассажирами. Люди сидели и стояли где только можно было: и на палубах, и в каютах, и в узеньких коридорах…

Пользуясь слабохарактерностью матери и тем, что на этот раз рядом с ним не было Нонны Иеронимовны, Ленька свободно разгуливал по пароходу, выходил на палубу, толкался в буфете, заглядывал в машинное отделение…

«Коммуна» подходила к пристани. У выхода столпились пассажиры. Ленька подошел посмотреть, как будут бросать чалку, и вдруг увидел в толпе молодого Пояркова.

Подпоручика было трудно узнать. Похудевшие, ввалившиеся щеки его заросли густой рыжеватой щетиной. Левая щека около носа была заклеена крест-накрест белым аптечным пластырем. Одет он был в старенький, с чужого плеча брезентовый плащ с накинутым на голову капюшоном. Этот капюшон, пластырь и небритые щеки делали его похожим на какого-то старинного разбойника или беглого каторжника.

«Он или не он?» – думал Ленька, медленно приближаясь к Пояркову и не спуская с него глаз. Тот почувствовал на себе взгляд мальчика и повернул голову. Глаза их встретились. Ленька увидел, как под парусиновым капюшоном дрогнули и сдвинулись к переносице брови. Поярков что-то припоминал.

– Что ты на меня уставился, мальчик? – сказал он, пробуя улыбнуться.

– Здравствуйте!

– Здорово!

– Не узнали?

– Нет.

– Забыли, как вы меня тащили по лестнице?

– По какой лестнице? Что с тобой, дорогой? Ты чего-то путаешь.

Ленька оглянулся и тихо, чтобы его не услышали другие, сказал:

– Ведь ваша фамилия Поярков?

Он понял, что не ошибся, когда увидел, как исказилось от ужаса это бледное, заросшее щетиной лицо. Ему даже самому стало страшно. По плечам его пробежал холодный озноб. Что-то вроде жалости шевельнулось в его маленьком сердце. Человек был похож на загнанного зверя. Он был один в толпе чужих, враждебных ему людей. Неверный шаг, неосторожное слово грозили ему смертью. Он был в Ленькиной власти, и мутные голубые глаза его молили о пощаде. Но весь этот немой разговор тянулся не больше одной секунды. Подпоручик быстро справился с собой, усмехнулся и, стараясь говорить как можно спокойнее, сказал:

– Нет, братец, ты ошибся. Это какое-то недоразумение. Такой фамилии и никогда даже не слыхал.

И, наклонившись, он поднял стоявшую у его ног небольшую плетеную корзинку и стал протискиваться к выходу.

Пароход мягко ударился о кромку пристани. Началась обычная суматоха. Кидали концы, выдвигали сходни. Потом шумная толпа пассажиров хлынула на берег, и Ленька потерял Пояркова из виду. Минуту спустя он увидел его на высокой дощатой лестнице, ведущей на берег. Подпоручик шел быстро, расталкивая и обгоняя других. Несколько раз он оглянулся, как будто ждал погони…

Взволнованный этой встречей, Ленька вернулся к матери. Она накинулась на него с упреками, заговорила о том, что своим ужасным поведением он вгоняет ее в чахотку, но Ленька даже оправдываться не стал.

– Ты знаешь, кого я сейчас встретил? – сказал он, присаживаясь рядом с нею на чемодан.

– Не знаю и знать не хочу. Я с тобой разговаривать не желаю, гадкий мальчишка.

Он оглянулся и тихо сказал:

– Пояркова.

– Какого Пояркова!

– Ты что, – забыла? Сын хозяина гостиницы. Помнишь? В Ярославле… Офицер, который нас пугал, что потонем…

Александра Сергеевна вздрогнула.

– Где ты его видел? – сказала она.

– Здесь на пароходе.

– Ну и что?

– Ничего… Он вышел на этой пристани.

– Ты кому-нибудь сказал об этом?

– Нет.

Мать пристально посмотрела на него и нахмурилась. И Ленька не понял, осуждает она его или хвалит.

О Пояркове он скоро забыл.

Он не знал, что в жизни ему еще придется встретиться с этим человеком.

В августе Александра Сергеевна два или три раза ездила в Петроград за вещами. Она не работала, денег у нее не было, да они и не стоили ничего в деревне, где достать что-нибудь съестное можно было только в обмен на соль, сахар, мыло или одежду. Александра Сергеевна привозила из Петрограда свои старые платья, штопаные Ленькины штаны, вязаные Лялины кофточки, скатерти, простыни, сковородки, медные ступки. За бархатное старомодное платье ей давали лукошко картофеля, за чугунную блинную сковородку – пяток яиц.

В деревне Александра Сергеевна еще больше пристрастилась к чтению. Книг она привозила из Петрограда, пожалуй, больше, чем сковородок и полотенец. И, как и раньше, почти все, что читала она, перечитывал вслед за ней и Ленька.