Л. Пантелеев - Том 4. Наша Маша. Литературные портреты

– Ищи меня!

Всякий раз приходится разыгрывать пантомиму. И всякий раз, когда «находишь» ее и ахаешь, она заливается ликующим смехом.

Игры она меняет на ходу. Сегодня играла в прятки, вдруг выбегает из-за куста, протягивает руку:

– Здрасти.

Я уже понимаю, в чем дело.

– Здравствуйте, Марья Алексеевна!

– Садитесь чай пить.

Я присаживаюсь на корточки, пью понарошку чай. Говорю:

– Сахара мало.

– Нет сахара!

– Как нет?

– Не привезли магазин.

Откуда это? Кажется, это уже давно не проблема – сахар. А в Машкиной игре сахар – дефицитный товар. Говорит:

– Потом дядя привезет сахар. И картошку привезет. И огуйчики привезет. И ягоды привезет.

. . . . .

Ну, до новой тетрадки, Маша! Доброго тебе здоровьица!

21.7.59. Разлив.

В хороший солнечный день въезжаем мы в новую тетрадку. Только ветерок сегодня – выше среднего.

А вчера день был еще лучше. Ходила – с мамой и тетей Лялей – на взморье. Позже туда приехал на велосипеде и папа. Маша спала в обнимку с мамой – прямо на земле (на одеялах, конечно). Спала сравнительно недолго: минут сорок. Потом они с папой ходили собирать цветы. С наслаждением продирались сквозь пахучие заросли – в этих маленьких джунглях, где под ногами так хорошо хлюпает, где на сочной зелени деревьев и травы так ярко смотрятся цветы и цветы эти так хорошо, крепко и даже удушливо пахнут.

Машка жаловалась, что ее кто-то укусил:

– Земеля укусила!..

Но это была, к счастью, не змея, а слепни, которые, правда сильно, покусали маленькую путешественницу. А Машка путешествовала еще и босиком!

Позже играли с Синдбадом. Кидали в речку палки, и Синдбад кидался за ними в воду и приносил их. Маша тоже кидала, но она еще не умеет – палки у нее летят не вперед, а назад, в лучшем случае, падают у самых Машкиных ног.

Закопали с папой лишнюю бутылку лимонада – чтобы не нести домой. Сегодня раскопаем.

На обратном пути папа немножко вез Машу в седле.

. . . . .

Обедали в Сестрорецке, в ресторане.

Вела себя там Машка поначалу довольно развязно. Стала было хватать своими проказливыми ручонками большие бокалы, стоявшие на столе. Папа ей сказал: «Маша, оставь» – она не оставила. Но тут подошел старик официант с мохнатыми седыми бровями и очень строго сказал: «Девочка, фужеры трогать нельзя!..»

Она испугалась, смутилась, покраснела, опустила глаза.

Наевшись, ублаготворив себя до отказа, Машка, обнимая мать, спрашивала:

– Мама, что я еще хочу?

Этот странный вопрос она задает довольно часто.

22.7.59.

В Машкиной свите – неожиданное прибавление: мальчик Митя. Это уже совсем взрослый человек, почти старичок: ему семь с половиной лет!

И он очень свысока, снисходительно, почти презрительно обращался с Машей.

Но Машка увлеклась этим бывалым, прожженным парнем.

Только и слышно было:

– Митя! Митя! Где Митя? Митя где?

Играли в мяч. И не в какой-нибудь, а в волейбольный. Играли втроем: папа, Митя и Маша. Правда, Митя то и дело покрикивал на Машу:

– Уйди! Не мешай!

Но Машка не обижалась, – ей, кажется, даже льстило это, то есть то, что к ней обращается сам Митя.

23.7.59.

Сидели с Машей в саду, в гамаке, играли «в маму и сыночка». Я был сыночек, Маша – мама.

Я спросил:

– А где папочка?

– Папа ляботает… писает книгу.

Потом сказала:

– Не кричи. Иди сюда, я тебе сисю дам.

Где она видела, как «сисю дают»?

. . . . .

На станции Курорт показал ей настурцию. Дал понюхать. Сказал, что цветок называется настурция. Через десять минут мама спрашивает:

– Маша, как называется этот цветок?

– Этот? Настанция?

. . . . .

Сегодня утром, ласкаясь к матери, сказала:

– Мамсиночка, какой у тебя нос молоденький.

Мама уверяет, что это высшая степень одобрения. Сейчас, в середине лета, Маша то и дело слышит: молоденькая картошка, молоденькие огурчики и так далее. Впрочем, не уверен, что это отсюда…

. . . . .

– Я в магазин ходила. Купила туфельки.

– Да? И сколько вы за них заплатили?

– Сколько? Три года.

. . . . .

А вчера Машка задала мне странный вопрос:

– Полюбить можешь?

27.7.59.

Утром сегодня во время гимнастики и после гимнастики подбирала под яблоней раннюю падалицу – крохотные, зелененькие, но уже так хорошо, по-августовски пахнущие яблочки. При этом кричала:

– Как много яблуков на свете!..

Что это? Откуда этот ямб? Не докопался.

А вчера мама сказала, что после обеда папа даст Маше конфету.

– Не жизнь, а сметана! – воскликнула Машка.

Мама мне рассказала об этом в ее присутствии. Стали допытываться: откуда? Кто это так говорил? Ухмылялась, молчала, а потом сказала:

– Аллочка.

На Аллочку (воспитанницу Минзамал) это похоже. Но Аллочка уехала от нас месяц назад – и, значит, целый месяц эта глупая поговорка хранилась где-то на дне крепнущей Машкиной памяти.

. . . . .

Ездили на велосипеде к тете Ляле и на обратном пути заезжали в переулочек, где папа недавно выследил двух индюшек. Обещал показать Маше и показал индюка-папу и индюшку-маму.

. . . . .

Кстати… Вопрос о родственных отношениях всего окружающего – не только людей, животных, но и неодушевленных предметов – последнее время почему-то чрезвычайно занимает Машу.

– А мама у них есть? А где папа? А дити есть? А тетя Ляля?

«Тетя Ляля» (как и «тетя Гетта») – это, конечно, не имя, а степень родства.

Спрашивает про соседских девочек:

– А папа у них есть? А мама? А тетя Гетта?

На днях гуляла с мамой и увидела трех уток.

– Эта утка – папа, эта – мама, а эта – тетя Ляля.

Дачная хозяйка – тетя Шура – тоже нечто нарицательное.

Разглядывали картинки в книге про Белочку и Тамарочку.

– А где у них тетя Шура живет?

. . . . .

Спрашиваю:

– Как зовут твоих дочек?

– Эту зовут – Бася.

– А эту?

– А эту… эту – Пиня.

Откуда это? Сразу два – и таких колоритных, бабелевских еврейских имени: Бася и Пиня.

И ведь ниоткуда, сама выдумала.

. . . . .

Об отношении Маши к лакомствам.

Даем ей только фруктовые конфеты, карамель. Или мармелад. А шоколад ей, как и многое другое, запрещен врачами.

Вообще-то она не сладкоежка. Но клянчила конфеты постоянно.

– Конфетку дашь? Конфетку можно?

Я сделал опыт. Она принесла свою кругленькую корзиночку и похвасталась:

– Смотри, сколько у Маши конфет!

Я прибавил еще несколько. И сказал:

– Давай переложим эти конфеты в коробочку. И пусть эта коробка будет у Маши. И Маша, когда захочет, будет есть конфеты и угощать других.