Л. Пантелеев - Том 4. Наша Маша. Литературные портреты

– Нет, нет! Я хочу быть девочкой.

Думает, что если тетя, – значит, будет мазать губы, ходить на каблуках и поддерживать скучные разговоры с другими тетями. И в куклы нельзя играть, и на одной ножке прыгать.

. . . . .

Огорчают меня ее необъяснимые и непобедимые страхи. Боится, например, насекомых: мух, комаров, пауков. Пять минут назад я обнаружил на веранде полураздавленного жука. Взял его в руки. Что было с Машкой! Воет так, что губы дрожат:

– Бою-у-у-усь!!

И в рев:

– Хочу ма-аму! Ма-аму хочу!

Объяснил ей, что плакать следовало бы не ей, а жуку. Ведь он теперь или умрет, или хромать будет.

Перестает плакать.

– А дети у него есть?

– Есть, наверное. Вот они ждут папу, а папа не идет.

Слезы почти уже высохли. Только одна слезинка, расплываясь, ползет по щеке к губам.

– Знаешь что? Надо его смазать йодом.

– Да, – говорю, – пожалуй.

Пошел искать жука. Но ей уже опять страшно. Кричит вдогонку:

– Не надо! Не надо йодом!

12.7.60.

Забыл вчера записать окончание истории с жуком.

Я пришел посмотреть, как поживает раненый жук, и обнаружил, что он уже мертв. Закопал его. Сказал об этом Маше.

– Не бойся. Он уже умер.

– А что он делает?

– Он ничего не делает. Он не может ничего делать. Он уже не двигается.

– А как люди умирают?

– Так же.

– Как?

– Перестают дышать, руками и ногами не двигают и глаз не открывают.

Сам испугался, что позволил себе коснуться этой темы.

Но Машка – и тут играет. Я ей сказал:

– Жалко маленьких жучков. Они одни остались.

Машка:

– У них и мама умерла. И братик умер. Ему укол делали, грязь попала, разрезали живот – и он умер.

. . . . .

Позже возвращается к той же теме…

Мы играли в девочку Люсю и в Марью Алексеевну. Марья Алексеевна говорит Люсе про тетю Олю:

– Тетя Оля попала под трамвай! Ее всю разрезали. И живот разрезали, и глаза! Она теперь никогда больше не будет жить.

Спрашиваю:

– Когда это, недавно случилось?

– Нет, она еще маленькая попала под трамвай.

13.7.60.

Вчера мама купила в Луге томик грузинских сказок – для Маши. Чтобы «приобщить девочку к родной грузинской культуре». Позже мама должна была признаться, что купила эту книгу себе и мне на голову.

Книгу иллюстрировал народный художник Грузии Гудиашвили. Фронтиспис сделан в манере, которая отвечает вкусу таких читателей, как, скажем, наш племянник Павлик: огромная трехглазая голова страшенного дэва. Из оскаленной пасти его выскочил мальчик, одна его нога осталась в зубах чудовища.

Маша посмотрела, посмотрела: «А это что? А это кто?» И вдруг расчухала, что к чему, и заявляет:

– Я боюсь! Я дэва боюсь!

Потом как будто забыла о нем. А вечером мы ходили втроем в лес. Возвращались домой в девятом часу. До этого Машка была веселая, шумная. А тут вдруг подошла, взяла меня за руку и говорит:

– Боюсь дэва.

И дома весь вечер плакала и в отчаянии восклицала:

– Боюсь дэва! Он во сне придет ко мне. Не уходите! Мама! Не уходи. Я боюсь его.

Пришлось прибегнуть к заклинаниям.

– Тук-тук-тук. Дэв, улетай в Тбилиси!

– Нет, далеко-далеко пусть улетит.

– Лети дальше, лети в Ереван и дальше – в Иран, в город Тегеран.

– Такого нет.

– Нет, есть. Ну вот, улетел дэв. Не бойся теперь.

– А книга?

– И книга улетела (пришлось попросить маму надежно спрятать этот симпатичный подарок).

– Скажи, чтобы он в сон ко мне не приходил…

– Хорошо. Тук-тук-тук. Дэв, не приходи к Машеньке в сон!

Проделал все, что требуется. Все-таки засыпала неспокойно.

. . . . .

А утром, в восьмом часу, прибежала ко мне в одной ночной сорочке – веселая, тепленькая, румяная.

– Добрым утром!

– Ну, что ты во сне видела?

– Цветочки видела.

. . . . .

В восемь часов утра занимались гимнастикой. Было уже порядочно жарко. Ушли гимнастировать далеко в лес…

На обратном пути собирали землянику. Машка собирала ее в потную пригоршню. Придя домой, одаривала земляникой маму и тетю Минзамал.

. . . . .

Из старых заметок.

Ей дали ломтик мяса. Она видела, как я только что ел бутерброд с мясом, и говорит:

– Не так! Постели его на хлеб!

14.7.60.

Дни идут своей чередой, каждый день похож на предыдущий.

Нет, простите, это – беллетристика. Машкины дни не похожи один на другой, каждый день и каждый новый час ее жизни приносят с собой что-нибудь новое.

Вчера, например, она научилась прыгать на одной ножке. Для нее это – значительнейшее событие. Прежде всего ей это нужно, конечно, для игры в «классы».

Прыгает она, правда, не совсем ловко, придерживает согнутую левую ногу правой рукой. Вчера делала 2-3-4 прыжка, сегодня во время гимнастики сделала уже двенадцать. Ликует:

– Еще! Еще! Мама, посмотри! Тетя Минзамал, смотри! Я прыгать научилась!

. . . . .

Недавно вспоминали с ней стишки, которым научила ее когда-то бабушка: «Вечер был, сверкали звезды, на дворе мороз трещал». Машка знает эти стихи года полтора, и только сейчас, сегодня, я понял, догадался, что мороз для нее – это мороз с большой буквы, Дед Мороз.

Вчера она сказала мне:

– Мороз трещал, трещал… Когда он вытрещался, он принес всем детям елки…

. . . . .

Выдумает какую-нибудь нечисть и боится ее.

Вчера сидела у меня в комнате на кровати.

И вдруг:

– Ой, кто это?

Пока еще с лукавой улыбкой.

– Кто? – я говорю. – Где?

– Талафик!

– Какой Талафик? Где Талафик?

И через полминуты она уже объята страхом.

– Па-пыч-ка-а-а-а-а! Бою-у-у-усь!

Опять совсем как Мурочка у Чуковского.

15.7.60.

С увлечением прыгает на одной ножке. Вчера проскакала на правой ноге 24 раза подряд. Надо было видеть счастье, написанное на ее лице. На левой прыгать не могла совсем. Но я посоветовал попробовать, и она, после недолгой тренировки, прыгнула четыре раза!

. . . . .

Ходила с тетей Минзамал за керосином. Его раз или два в неделю привозят в соседнюю деревню. Позже я куда-то уходил. Машка догоняет меня у калитки.

– Папа! Я забыла тебе сказать… Я сейчас видела твою сестру.

– Как сестру? Тетю Лялю?

– Нет. Другую сестру. Которая тебя колет.

. . . . .

Вчера вечером Машка несколько раз:

– Мама, мне скучно что-то.

И за ужином, когда мы все были вместе, вдруг со слезами на глазах:

– Мне скучно. Мама, мне очень скучно почему-то…

Тоскливо? Грустно?

Что такое? Меня это огорчило, испугало даже…

18.7.60.

Сделал не очень приятное открытие. Не всегда мое общество полезно Маше. Вчера мы с ней немножко поссорились, она была почти весь день с матерью, и это благотворно сказалось на ее самочувствии. И спала хорошо, и с аппетитом ела. По-видимому, я ее взвинчиваю. С нею мы все время живем воображением; оба мы, по выражению мамы, фантазеры, а это, как видно, не всегда хорошо, иногда и плохо.