Владимир Зима - В пургу и после (сборник)

Ветром задувало в лицо, относило запах в сторону волков.

Ленков дважды выстрелил крупной дробью, и стая на время отстала, зализывая раны.

Ленков сбавил ход, с трудом переводя тяжелое запальное дыхание. Оглянулся — сзади никого не было видно. И тогда к нему пришел страх, подкрался, навалился гнетущей тяжестью.

Не видя волков, он расслабился, руки и ноги устало шевелились, по лицу стекал пот. Дыхание стало сиплым, натужным, и Ленков уже не знал, сможет ли он добежать до избушки за один переход.

Опять началась полоса кустарника. Справа и слева замелькали тени. Стая, разделившись надвое, обходила охотника с двух сторон, смыкала смертельное кольцо. Волки, забежавшие вперед, уселись в снег прямо на тропе.

А до избушки полверсты!.. Надо лишь подняться на взгорок, потом спуститься на лед, пересечь реку, а там уже и Мишка…

Он поднял ружье, старательно прицелился, затаил дыхание и выстрелил вперед, освобождая тропу. Промах! Волки, отпрыгнув в стороны, вновь приближались…

Перезарядив ружье, он пошел прямо на них, стискивая зубы от страха и злости. Еще выстрел! Стая опять отбежала, подпуская Ленкова еще на несколько шагов. На ходу Ленков проверил патроны, вытаскивая их из патронташа и по весу пытаясь определить, где у него жакан, а где последний куропачий заряд. Патрон с дробью выпал в снег, и Ленков наклонился, беспокойно шаря рукой, стал на колено, не сводя глаз с волков, и вовремя успел заметить, как матерый волчище изготовился к прыжку, напружинился, сверкнули зеленые глаза, и он взлетел в воздух.

Выстрел в упор на лету перевернул тело зверя, он упал в глубокий снег, конвульсивно забился, брызгая во все стороны горячей кровью, и вскоре замер черной неподвижной тушей на сером снегу.

Ленков снял перчатку, голой рукой отыскал патрон, очистил его от налипшего снега и вогнал в ствол. Потом он поднялся на ноги, распрямился и нерешительно зашагал вперед. Волки держались в некотором отдалении, но Ленков понимал, что это ненадолго и, если еще один кинется, это будет конец.

Впереди волков не было, и он побежал к берегу, оглядываясь на бегу, — волки копошились, черным клубком сгрудившись вокруг убитого вожака.

«Ну, кажется, пронесло… Спущусь на реку, а там уже дом…»

Кровь с силой колотила в висках, в такт бегу, в такт дыханию, в такт мыслям… У-шел, у-шел… С ве-тер-ком…

Ух, спуск!..

На том берегу горит огонек в окне.

Речушка вся — десяток метров, и дом, вот он…

Ленков вначале не понял, что произошло, — нога попала на кочку, его круто занесло вправо, послышался треск ломающейся лыжи, глухой удар в бок, искры из глаз, снег за шиворот, и острая боль в левом плече. А сзади по крутому склону, один за другим, вздымая глубокий снег, в вихрях снежной пыли, захлебываясь утробным рычанием, сыпались и сыпались волки…

С трудом поднявшись на ноги, Ленков наклонился, чтобы отстегнуть сломанные лыжи, повернул голову и увидел совсем близко горячий оскал волчьей пасти. Заматерелый зверь проскочил в полуметре от него и остановился, ожидая подмоги. Ленков выстрелил ему в голову, и волк упал, судорожно дергая лапами.

Крепления отцепились, и Ленков, увязая по колено в шуршащем снегу, пошел к берегу. Волки неумолимо приближались. Выбросив стреляные гильзы, Ленков провел рукой по патронташу, еще раз провел, но рука не ощущала гладких тяжелых головок медных патронов, скользила по пустым гнездам. Это был конец. И тогда, выматерившись, Ленков перехватил ружье левой рукой, за ствол, как дубину. Рука была вялой, едва удерживала оружие на весу. Правой рукой Ленков нашарил нож, вытащил его из ножен, перехватил лезвием вверх и пошел вперед, медленно переставляя гудящие и ноющие ноги, по-бычьи склонив голову. До избушки оставалось всего двадцать шагов, девятнадцать… восемнадцать… еще два шага… пятнадцать…

Выстрелы раздавались рядом с избушкой. Блажевич торопливо сунул ноги в валенки, натянул на голову шапку и побежал к двери, на ходу срывая с гвоздя карабин.

В лунном свете, пробившемся из-за облаков, он увидел, что по заснеженной реке идет человек без лыж, окруженный сворой рослых собак. Блажевич подбежал к самому берегу, стараясь разглядеть идущего, потом до него враз дошло, что собакам взяться неоткуда, и жуткий страх захлестнул рванувшиеся было ноги — волки! Сдавленно крикнул:

— Юрка!..

Человек на льду с трудом поднял голову, зашагал быстрее, опираясь на ружье. Несколько волков прыжками понеслись к берегу. Блажевич торопливо прицелился, выстрелил, еще, еще!.. Один волк упал, второй завертелся на месте.

Дрожа от возбуждения, Блажевич стал перезаряжать карабин и краем глаза увидел, как огромный волчище вдруг прыгнул на согнувшегося Ленкова, и в тот же миг на льду образовалась неразличимая серая масса, не было ни человека, ни волков, что-то копошилось, урчало, потом раздался нечеловеческий крик, клубок тел катился к берегу, от него отделились три волка, помчались к Блажевичу, а патрон не лез в патронник, перекос! — и волки рядом… Он не помнил, как очутился уже за дверью избушки.

Оказавшись в темных сенях, он услышал судорожное дыхание зверей под самой дверью и быстро накинул на щеколду задвижку, потом бросился в избу, расшвырял тряпье в изголовье нар, нашел кобуру, расстегнул. Теплая рукоятка ракетницы удобно легла в ладонь.

Выйдя в сени, Блажевич услышал, как скулят и рычат волки, разбил ракетницей окно, сунул туда руку и выстрелил вниз. Гулкий хлопок, шипение, волчий лай… Перезарядив ракетницу, он выстрелил вверх и прильнул к окошку. Зеленая ракета осветила черные кусты на берегу, искрящийся снег и клубок тел, шевелящийся на льду.

Он почувствовал, как слабеют ноги, и сел на пол. Вскоре шум на реке стих.

Блажевич вошел в избу, обводя глазами низкий потолок, прокопченные стены, нары с набросанным на них тряпьем, стол и грубо сколоченный табурет. Силясь понять, что произошло, Блажевич остановился посреди избы, обхватил руками голову — что?! Непоправимое и страшное, еще не до конца осознанное, еще пугающее, но уже случившееся. Патрон!.. Если бы не перекосился тот патрон, все было бы, все могло бы быть не так… Если бы Юрка был на лыжах, если бы он раньше выбежал из избы, если бы…

Это был сон, страшный, дурной сон. Но сейчас он проснется, и окажется, что все не так: Юрка пришел из тундры, пусть без песцов, но живой и голодный. Ввалился в избушку, рыча от удовольствия, сел перед печкой, проклиная мороз и хитрых песцов, которые не идут в капканы. Надо открыть ему дверь, она закрыта на задвижку и на щеколду и еще на тяжелый засов… Будто во сне, Блажевич вышел в сени, открыл все запоры, прислушался, не раздастся ли скрип лыж… Тишина, гулкая, пронзительная тишина… Под полом начала тихонько скрестись замерзающая мышка. Из разбитого оконца потянуло холодом, обожгло щеку.