Александр Шеллер-Михайлов - Милые бездельники

— Ну, хороша? — вдругъ раздался надъ моимъ ухомъ вопросъ.

Я повернулъ голову и увидалъ своего пріятеля, который говорилъ мнѣ о Перцовой.

— Да! Кто это? — спросилъ я.

— Не узналъ?.. Да это же и есть Марья Александровна! — отвѣтилъ онъ.

— Она? — почти воскликнулъ я. — Да развѣ это дама полусвѣта! Развѣ это кокотка! Это воплощеніе грусти, смиренія и покорности!

— А! нареченный папаша крестный вотъ уже цѣлый мѣсяцъ упрямится и не хочетъ хлопотать о. дѣльцѣ іерусалимскаго дворянина Іоанна Авраамовича Шмулевича! Мы двѣ недѣли никуда не выѣзжали, лежали въ постелькѣ и никого не принимали, даже наречённаго папашу крестнаго. Потомъ нашъ извѣстный медикъ Петръ Платоновичъ Золотовъ, призванный къ постели больной, нашелъ, что болѣзнь заключается въ опасномъ и упорномъ разстройствѣ нервовъ и что нужно черезъ силу развлекать больную, если не желаютъ, чтобы развилось нѣчто въ родѣ тоже упорной и опасной меланхоліи. Вслѣдствіе этого ее вывезли, какъ изволишь видѣть, въ театръ, но онъ ей не доставляетъ удовольствія, она сидитъ въ немъ поневолѣ, по приказанію доктора, хотя она сама сознаетъ, что это не поможетъ… Да что я говорю! Пойдемъ, она все это тебѣ сама разскажетъ…

И мой пріятель насильно потащилъ меня въ ложу къ Марьѣ Александровнѣ, прежде чѣмъ я успѣлъ опомниться.

— Вы меня простите, Марья Александровна, — сказалъ онъ, таща меня къ ней въ ложу: — медвѣдя знакомаго къ вамъ привелъ, еще барышней смѣялись надъ его звѣроподобіемъ.

Онъ назвалъ мою фамилію.

— Я и такъ бы сейчасъ узнала! — проговорила она, протягивая мнѣ съ улыбкой руку. — Я васъ знала въ хорошія времена, когда еще жилось такъ беззаботно — весело. Можетъ-быть, это было глупо и наивно, но, право же, было лучше.

— А я васъ не узналъ, — сказалъ я. — Вы измѣнились…

— Постарѣла, — вздохнула она.

— Напротивъ, расцвѣли, похорошѣли, — сказалъ я.

— Ахъ, нѣтъ! Бархатъ, кружево, вотъ что лучше теперь, чѣмъ ваши барежевыя платья… Помните ихъ?.. А сама я старуха, болѣю, хандрю…

Антрактъ кончался. Я спѣшилъ откланяться.

— Поѣдемте ко мнѣ! — сказала она. — Здѣсь скучно, а тамъ поболтаемъ о старинѣ, о нашихъ jours fixes… Вы очень тогда смѣялись надъ нами?.. Такъ ѣдете?

— Съ величайшимъ удовольствіемъ, — отвѣтилъ я.

Она поднялась съ мѣста и взяла меня подъ-руку.

— А вы досидите до конца и потомъ пріѣзжайте тоже, — сказала она моему пріятелю. — Мы успѣемъ до вашего пріѣзда вспомнить все прошлое. Да, кстати, не говорите никому, что и вы ѣдете ко мнѣ… Не хочу я никого у себя видѣть.

— Но всѣ видятъ, что вы уѣзжаете съ нимъ, — замѣтилъ мой пріятель.

— И пусть видятъ, пусть знаютъ! — раздражительно проговорила она. — Я ихъ не хочу видѣть… я рада, что я отдохну хоть минуту со старымъ другомъ…

— Такъ и прикажете сказать всѣмъ? — спросилъ пріятель.

— Да, да, всѣмъ и каждому! — отвѣтила она и стала спускаться со мною съ лѣстницы.

Мы сѣли въ карету и поѣхали. Всю дорогу Марья Александровна не смолкала ни на минуту, и я снова узналъ въ ней ту болтливую барышню, которая нѣсколько лѣтъ тому назадъ щебетала въ залѣ, смежной съ тою комнатою, гдѣ жилъ я, — только теперь эта барышня говорила другими словами. Она едва ли могла быть названа умною или развитою женщиною, тривіальныхъ выраженій у нея проскальзывало не мало, и ея языкъ часто напоминалъ языкъ того общества, которое вращается въ Петербургѣ въ «благородкѣ», какъ оно само называетъ благородное собраніе; но у нея было много сноровки, хитрости, кошачьихъ ужимокъ, внѣшняго лоска, хотя мнѣ все казалось, что она кого-то копируетъ, кому-то подражаетъ. Разговоръ велся въ какомъ-то минорномъ тонѣ. «Она постарѣла, она погибшее созданіе, ей тяжело ея положеніе» — эти фразы не сходили съ ея устъ, наконецъ, она договорилась до фразы: «мы, Травіаты», и я понялъ, какую роль она разыгрываетъ въ данную минуту. Она выражала сожалѣніе объ утраченной дѣвической наивности, о простой жизни въ своей семьѣ, о томъ, что она не понимала тогда такихъ людей, какъ я, о томъ, что она увлеклась, тогда какъ надо было посовѣтоваться съ умными и честными людьми и т. д. Я узналъ, что она послѣ замужества училась по-французски, взявъ француженку-компаньонку, что она брала уроки музыки и пѣнія, что она много читала французскихъ романовъ. Когда мы вошли въ ея квартиру, меня изумило обиліе шелка, бронзы, цвѣтовъ, картинъ, не нужностей французскаго издѣлія и книгъ той же стряпни изъ мастерскихъ Дюма-сына, Понсонъ-дю-Терайля, Белло. Это была въ полномъ смыслѣ квартира кокотки — яркій примѣръ безумнаго бросанія денегъ на совершенно не нужныя, на крайне малоцѣнныя, по художественной работѣ или по матеріалу, вещи и цѣлый университетъ свѣтскаго разврата: затѣйливыя мягкія кушетки, фривольныя статуэтки, амуры и зефиры на картинахъ, описаніе жизни новѣйшихъ Фринъ въ романахъ, мягкій полусвѣтъ розоватыхъ лампъ, опьяняющіе ароматы распустившихся гарденій, розъ, панкратій и ландышей. Закуривъ легкую папиросу и болтая со мною, Марья Александровна успѣла мнѣ сообщить, что она вышла замужъ поневолѣ, что она почти не видитъ своего мужа, что около нея вертится цѣлый рой ухаживателей, что — ахъ, она вовсе не такъ дурна, какъ о ней думаетъ свѣтъ! Въ то же время она пожимала мнѣ руки, просила быть ея другомъ, бранить ее, и если бы я былъ юнъ и неопытенъ, то я вѣрно былъ бы къ концу вечера однимъ изъ многихъ ея рабовъ. Повидимому, у нея вошло въ привычку интриговать всѣхъ мужчинъ, дѣлать ихъ хоть на минуту своими любовниками, практиковаться въ кокетствѣ съ каждымъ встрѣчнымъ. Я могъ только удивляться ея артистическимъ способностямъ играть «рольэ» Она, въ какой-нибудь часъ времени, сумѣла разыграть и роль кающейся Травіаты, и роль заигрывающей съ новой мертвой кокетки, и роль дѣловой женщины, серьезно задумывающейся о будущемъ. Правда, переходы были слишкомъ быстры, ни одна роль не продолжала разыгрываться долго, но все же это умѣнье на нѣсколько минутъ проникнуться извѣстною ролью было изумительно. Только два-три раза и то на минуту прорвалась натура капризной и пошловатой женщины, когда въ комнату не во-время вошла компаньонка и когда лакей не разслышалъ какого-то приказанія. Но грубый и раздражительный тонъ, вызванный этими людьми, тотчасъ же сгладился мягкимъ щебетаньемъ и очаровательной улыбкой. Она сдѣлалась еще обворожительнѣе, она придвинулась еще ближе ко мнѣ, когда пріѣхалъ мой пріятель.

— Ахъ, это вы! — воскликнула она и дружески протянула ему руку. — Я сегодня вполнѣ счастлива, я воскресла!.. Я уже думала, что все прошлое во мнѣ умерло, а оказывается, что нѣтъ, что оно еще живетъ во всемъ моемъ существѣ… Она еще разъ пожала его руку и прошептала:

— Спасибо вамъ, что вы привели его!