Александр Шеллер-Михайлов - Бедные углы большого дома

— А вы еще хотѣли сыграть что-нибудь, — напомнитъ Дикобразовъ, окончивъ разговоръ.

Варя покраснѣла, но не трогалась съ мѣста.

— Что же вы не хотите играть?

— Нѣтъ… но мнѣ все кажется, что это экзаменъ… Вѣдь mademoiselle Скрипицына всегда путала насъ вашимъ пріѣздомъ на экзаменъ, — засмѣялась Варя своимъ дѣтскимъ смѣхомъ.

— Ха-ха-ха! — засмѣялся такъ же откровенно Дикобразовъ, и вдругъ его лицо просвѣтлѣло и сдѣлалось невыразимо привлекательнымъ.

У него, какъ у всѣхъ молодыхъ Дикобразовыхъ, былъ свѣжій цвѣтъ лица и на двадцать четвертомъ году едва пробивался пушокъ на губахъ, только около ушей на розовыхъ щекахъ были мелкіе, шелковистые темнорусые волосы, совершенно особенно оттѣнявшіе матовую нѣжную кожу. Когда онъ оставался спокойнымъ и естественнымъ, какъ въ эту минуту, тогда его глаза блестѣли ровнымъ, гордымъ и отчасти холоднымъ свѣтомъ; очертанія свѣжихъ губъ были правильны и красивы. Кому приходилось вставать рано и встрѣчать первыя минуты весенняго дня, тотъ знаетъ, что такое значитъ свѣжесть, почти холодъ весенняго утра, — пыль прибита къ землѣ, въ воздухѣ нѣтъ движенья, крутомъ все блеститъ, каждое окно, каждая травка еще покрыта влагой, между тѣмъ въ воздухѣ свѣжо, самый блескъ еще влажныхъ цвѣтовъ какъ-то холоденъ и, можетъ-быть, тѣмъ болѣе привлекателенъ, тѣмъ дольше хотѣлось бы продлить эти минуты и отсрочить наступленіе знойнаго, пыльнаго, удушливаго полдня. Этотъ холодъ утра напоминало лицо юноши. Явись онъ въ свѣтъ съ этимъ лицомъ въ одеждѣ савояра — и онъ обратилъ бы на себя вниманіе, пробилъ бы себѣ молодыми ногами дорогу въ жизнь, — какую? — не спрашивайте объ этомъ?

— Чтобы не казаться экзаменаторомъ, я буду вашимъ пажомъ и стану перевертывать листы нотъ, — улыбнулся онъ.

Варя, смѣясь, подошла въ фортепьяно; она уже не чувствовала робости и заиграла одну не очень трудную, но серьезную пьесу. Играла она съ толкомъ.

— Поняли, Гребешки? — обратился Дикобразовъ, когда она кончила, къ братьямъ Гребешковымъ, столпившимся около фортепьяно.

— Отлично-съ! — разомъ воскликнули братья и осклабились одинаковыми улыбками.

— Что отлично?

— Играютъ-съ, — ухмыльнулись братья.

— Ну, и прекрасно! Ступайте теперь, Гребешки, занимать барышень, — промолвилъ Дикобразовъ, подвинувъ себѣ ногою стулъ. Братья поспѣшили помочь ему въ дѣлѣ подвиганья стула и отошли съ тѣми же одинаковыми улыбками къ дѣвицамъ.

— Такъ у васъ нѣтъ фортепьяно? — задумчиво спросилъ Дикобразовъ. — А это, право, жаль; вы были бы хорошей музыкантшей… Отчего вы не купите?

— Мы очень не богаты.

Дикобразовъ помолчалъ.

— Хотите, моя мать подаритъ вамъ фортепьяно? — спросилъ онъ неожиданно.

— Я… я никогда не просила милостыни, — еще неожиданнѣе отвѣтила Варя и, дрожа всѣмъ тѣломъ, хотѣла приподняться со стула.

Дикобразовъ тихо удержать ее.

— Не сердитесь, — искренно произнесъ онъ, глядя на ея поблѣднѣвшее личико. — Я пошутилъ.

— Такъ не шутятъ, — прошептала Варя.

— Здѣсь-то? — вдругъ насмѣшливо спросилъ Дикобразовъ:- Вы думаете, что каждый порознь и всѣ вмѣстѣ изъ этихъ Гребешковыхъ, Сусликовыхъ, какъ ихъ тамъ еще зовутъ! — не бросились бы, если бы я швырнулъ имъ свою старую перчатку?

— Но я…

— Вы не они? Это вы хотѣли сказать? Да? А знаете и пословицу: dis moi qui tu hante… Вѣрная пословица!

— Вы ихъ тоже не любите? — наивно спросида Варя.

— Ха-ха-ха! — засмѣялся юноша неестественнымъ смѣхомъ. — Знаете ли вы, что одинъ изъ этихъ Гребешковъ попалъ въ нашъ домъ въ годы моего дѣтства, чтобы стоять въ углу, когда я не зналъ уроковъ? Сегодня онъ такъ причесался, какъ былъ причесанъ я вчера. Завтра онъ причешется такъ, какъ я причесался сегодня. Онъ думаетъ, что въ этой прическѣ, въ этомъ узлѣ галстука все. Онъ старается забыть, можетъ-быть, и не понимаетъ, — вѣдь онъ глупъ, — что если онъ стаивалъ въ углу за меня, то я никогда не пошевельнулся бы за него съ мѣста… Вонъ барышни ходятъ за мною, ихъ папаша услуживаетъ мнѣ. Вы думаете, что они считаютъ меня женихомъ? Боже сохрани! Я просто сынъ начальника, важнаго лица, они говорятъ въ канцеляріи: у насъ вчера Дикобразовъ былъ… Добровольные холопы. Некому кланяться, такъ надо создать барина!..

— Зачѣмъ вы къ нимъ ходите? — тихо спросила Вара, только наполовину понявшая не то дѣтскую, не то серьезную вспышку собесѣдника.

— Это длинная исторія, долго разсказывать, — отвѣтилъ онъ.

Они помолчали.

— Теперь мнѣ будетъ пріятно встрѣчаться здѣсь съ вами, — шепнулъ онъ самымъ дружескимъ и почти дѣтски-веселымъ откровеннымъ голосомъ.

Варя вся зарумянилась.

Въ это мгновеніе подбѣжали дѣвицы Гребешковы, замѣтивъ, что Дикобразовъ поднимается со своего мѣста; изливаясь въ похвалахъ насчетъ игры Вари, онѣ столпились около смущенной дѣвушки. Лицо Дикобразова приняло прежнее непріятное, дѣланное выраженіе презрѣнья. Онъ всталъ и лѣниво протянулъ руку Варѣ.

— До свиданья! — промолвилъ онъ и сталъ откланиваться.

Начались упрашиванія остаться, пискъ и хихиканье, маленькіе застѣнчивые упреки и невинныя колкости раздраженныхъ Грацій, покидаемыхъ Аполлономъ.

Варя тоже встала и предложила Ольгѣ Васильевнѣ ѣхать домой.

— Вѣдь вамъ не по дорогѣ; онъ въ своей каретѣ уѣхалъ, — ѣдко улыбнулась вѣчно недовольная Жени и надула губки.

— Если бы и на извозчичьей лошади, то мы не побѣжали бы за нимъ, — сухо отвѣтила Варя.

— Вы обижаетесь пустяками, — замѣтила Жени.

— Я не люблю пустяковъ.

— Это и замѣтно, играете Шопена!

Варя пожала плечами.

— Вы всегда такъ начинаете и такъ кончаете знакомства? — спросила она.

— Ахъ, Боже мой! кто же знаетъ людей, при первой встрѣчѣ съ ними! — воскликнула Жени.

— А я васъ узнала при первой встрѣчѣ.

Другія сестры подбѣжали къ двумъ раскраснѣвшимся дѣвушкамъ и начали уговаривать Варю остаться, стали просить ее оказать имъ какія-то маленькія услуги: купить шелку для вышиванья, вышить платочекъ, сшить манишечку. Варя съ насмѣшливой улыбкой и злымъ смѣхомъ обѣщала исполнить всѣ просьбы и замѣтила съ улыбкой:

— А Жени ничего не нужно — она отошла прочь.

— Ахъ, она капризная, играть не умѣетъ, а туда же суется судить о другихъ… Она въ него влюблена… Думаетъ сдѣлаться… Хи-хи-хи! Ха-ха-ха!

— Прощайте, прощайте!

— Не забывайте насъ, милочка! Пріѣзжайте, намъ будетъ весело!

Ольга Васильевна и Варя уѣхали, и долго въ ихъ ушахъ раздавался пискъ перелетныхъ птичекъ-сестрицъ.

Позднимъ вечеромъ въ спальнѣ сестрицъ Гребешковыхъ, когда уѣхали гости, раздавались странные разговоры — щебетанья. Всѣ сестры говорили вмѣстѣ, и трудно бы догадаться, которой изъ нихъ принадлежала та или другая фраза.

— Перчатки даритъ отъ себя, точно мы не знаемъ, что это Ольга купила! И что Ольга ей поддалась? — раздавала въ спальнѣ.