Александр Шеллер-Михайлов - Лес рубят - щепки летят

— Он и сам искалечен на войне, теперь у него убили сына, а между тем у него нет куска хлеба, — говорила она с хмурым выражением лица. — Каждая цепная собака, сторожившая дом, пользуется под старость лучшим положением, а тут человек умирает с голоду, хотя он честно служил всю жизнь.

— Я похлопочу, — отозвалась болезненным голосом княгиня, примачивая голову каким-то спиртом. — Пусть Глафира напомнит… память у меня ослабела… Надо в богадельню его.

— Помилуйте, княгиня! — воскликнула с негодованием Катерина Александровна. — Тут идет речь не о богадельне. Разве там станут ходить за ним? Я думаю, за то, что человек жертвовал своей жизнью и жизнью своих детей, ему можно дать более спокойный угол, чем постель в богадельне… Я прошу вас о деньгах для старика… У вас есть связи…

— Да, я постараюсь… похлопочу, — проговорила Гиреева. — Вот покуда…

Она дала Катерине Александровне двадцать пять рублей. От княгини Катерина Александровна отправилась к генералу Свищову. Она не заметила двусмысленной улыбки генеральского лакея при входе в кабинет старика и очень смело, очень бойко объяснилась со старым волокитой насчет штабс-капитана. Александр Николаевич Свищов совершенно растаял, видя перед собой, в своем кабинете это оживленное, бойкое и резко говорящее молодое существо; он рассыпался перед молодой девушкой в любезностях, пожимал ей руки и даже сказал ей: «Приказывайте, ваша воля будет для меня законом».

Ей были гадки эти заигрывания, но она смело и без смущения шла к своей цели. В этой девушке было трудно узнать прежнюю робкую и застенчивую Катерину Александровну.

Заручившись деньгами и обещаниями Свищова, она вернулась домой с веселым лицом.

— Ну что, Катюша? — робко спросила Марья Дмитриевна.

— Ничего, все хорошо… Надо купить кровать, перину и подушки для Флегонта Матвеевича. У него все жесткое. Довольно ему на диване валяться. Ему надо теперь поудобнее лежать.

— Дали, значит, благодетели?

— Еще бы! С лихой собаки хоть шерсти клок, — ответила Катерина Александровна. — Доктора надо получше пригласить. Наш частный — коновал какой-то для бедных…

Катерина Александровна быстро и деятельно принялась за устройство комнаты штабс-капитана.

— В богадельню хотели упрятать! — с раздражением говорила она за вечерним чаем. — Самих бы в сумасшедший дом засадить! Потеряют сами какого-нибудь шалопая, так потом целый век носятся со своим горем, докторами себя окружат, на воды ездят, а тут человек, умирающий с голоду, пожертвовавший всем, лишился своей единственной опоры — в богадельню его! Нет, увидим, удастся ли им его в богадельню упрятать! Я все сделаю, а по-моему будет…

— Ох, Катюша, не сляг ты у меня сама! Хлопочешь ты все, да тревожишься, — с опасением заметила Марья Дмитриевна. — Вон лицо-то как горит у тебя…

— А вы много добыли без хлопот-то, сидя дома? — резко спросила Катерина Александровна. — Нет, к ним стучаться надо, им надоедать нужно, пороги у них обить нужно, — тогда только что-нибудь и сделаешь… Вы подумайте, что сталось бы со стариком, если бы не хлопотать за него? Умер бы с голоду, умер бы, как собака. А за что? Преступник он, что ли? Негодяй какой-нибудь? А сколько таких-то найдется в разных подвалах, на разных чердаках…

— Что и говорить, голубка! Да ты себя-то береги!

— Молода еще, вынесу!

Прошло дня два. К дому, где жили Прилежаевы, подъехала карета. Из нее вышел генерал Свищов. Катерина Александровна была дома и встретила старика.

— А я заезжал в приют, думал вас найти там, — заговорил он, пожимая ей руку. — Я к вам с радостной вестию… Не хотел никому поручить… Сам хотел вас обрадовать, видеть вашу улыбку… Вашему старику назначено триста рублей.

— Благодарю вас, — проговорила обрадованная Катерина Александровна, пожимая руку Свищова. — Я думаю, у него в течение всей жизни не было в руках такой суммы…

— Ну, это малость, — небрежно произнес Свищов. — Теперь, знаете, наши финансы хромают. Для такой милой просительницы я рад бы гораздо, гораздо более сделать….

— Грустно, что он даже не может поблагодарить вас. Если бы я знала вас прежде, то, вероятно, вы раньше помогли бы ему. А то служил, служил человек, а вспомнили нем только перед смертью.

— Что делать, что делать! — пожал плечами Свищов. — В свете не ищите справедливости. Люди забывчивы… Все дело случая. Если бы мы не встретились, то, может быть, ему и теперь не дали бы ничего… Но как вы далеко живете!.. Вы, кажется, — извините за нескромность — и сами нуждаетесь?

— Как вам сказать? — улыбнулась Катерина Александровна. — Мы не богаты, но нуждаться — я не нуждаюсь. На мои потребности мне хватает моих денег… Большего мне не нужно…

— А не говорите так, не говорите! — загорячился Свищов. — Вы молоды, вам надо более удобств… более, знаете; этого…

Свищов повертел рукою в воздухе, не находя слов для выражения своей мысли. — Как это ваш дядя не позаботится о вас…

— Я не просила ни у него, ни у кого другого. Я живу работой и хочу жить работой, а не подаяниями.

— Но все же эта обстановка…

— Не будемте говорить о ней… Впрочем, — улыбнулась Катерина Александровна, — к вам у меня есть еще просьба. Мне хотелось бы получить место наставницы в приюте. Я уже говорила об этом княгине Гиреевой, но она так больна, что едва ли сделает что-нибудь… Вот вы, Александр Николаевич, принимаете во мне горячее участие, — сделайте, чтобы меня назначили учительницей в приюте.

— А, да, это можно… да, это можно… Я все готов, все готов для вас сделать!

— У вас доброе сердце! — Катерина Александровна протянула генералу руку, он ее радостно пожал своими старческими руками и просиял. — Постарайтесь улучшить положение приюта… Ведь там все идет так дурно, потому что никто туда не заглядывает… Заезжайте почаще…

— Да, да… О теперь я буду заезжать… это необходимо… Я сознаю, что это необходимо…

— Только тогда можно будет откровенно переговорить с вами, высказать нужды детей… я была бы очень, очень рада видеть вас часто…

Свищов сиял.

— Я всякую неделю буду ездить, — заговорил он. — Наблюдение — это, знаете, необходимо… Вы мне говорите все откровенно… Вы ко мне заезжайте… да, да, непременно заезжайте…

— Зачем же беспокоить вас…

— Да разве вы можете обеспокоить меня? Я буду рад, очень рад сделать для вас все… И как это ваш дядя не сказал мне о вас!..

Катерина Александровна еще раз пожала руку старика, и он совершенно неожиданно запечатлел поцелуй на эту руку. Катерина Александровна незаметно усмехнулась, провожая старика, с трудом переставлявшего вышедшие из повиновения ноги.

— Какой добрейший человек, чисто ангельская душа! — воскликнула Марья Дмитриевна по отъезде генерала.