Александр Шеллер-Михайлов - Чужие грехи

— Пожалуйста, не смѣй говорить про моего beau page! шутливо говоритъ Евгенія Александровна, грозя пальчикомъ Мари Хрюминой.

„Блаженъ мужъ, иже не иде на совѣтъ нечестивыхъ“, читаетъ дьячекъ какимъ то могильнымъ голосомъ…

Евгенію дѣлается какъ-то скверно, тяжело, скучно. „Вотъ тѣ люди, среди которыхъ суждено тебѣ жить!“ мелькаетъ въ его головѣ, отказывающейся послѣдовательно думать и разсуждать. Онъ смотритъ на все какимъ-то безсмысленнымъ взглядомъ и сознаетъ только одно, что завтра вывезутъ этотъ гробъ, что завтра все кончится и онъ… Что онъ? куда онъ пойдетъ? что будетъ съ нимъ завтра?… Но вотъ онъ слышитъ знакомый ему рыдающій голосъ и бросается впередъ, заключаетъ кого-то въ свои объятія и плачетъ, плачетъ впервые въ эти дни.

— Оля, Оля, родная!.. взгляни… вотъ… видишь, точно живая она лежитъ, отрывисто шепчетъ онъ.

И, забывъ всѣхъ и все, рядомъ съ сестрой онъ стоитъ, склонившись надъ гробомъ, ласкаетъ рукой лицо покойницы, цѣлуетъ ея руки, а слезы, крупныя и горячія слезы такъ и льются на это мертвое тѣло, на этотъ атласъ гробового наряда.

— Сведите ихъ съ катафалка! Что они дѣлаютъ!.. Они шевелятъ покойницу… гробъ сронятъ! возмущается княгиня.

Кто-то уводитъ Евгенія и Ольгу, они забиваются въ уголъ и плачутъ и шепчутся въ сторонѣ отъ всѣхъ.

Но Олю увозятъ снова и опять Евгеній остается одинъ и ждетъ, что будетъ завтра.

Вечеромъ, когда кончилась панихида, княгиня Марья Всеволодовна обратилась къ Софьѣ съ вопросомъ:

— Вы поѣдете провожать тѣло? Въ Сансуси уже дано знать о днѣ вывоза княжны отсюда и тамъ все должно быть уже готово. Не надо-ли вамъ на дорогу денегъ?

— Благодарю, у меня есть деньги, отвѣтила Софья, отирая заплаканные глаза.

— Мнѣ такъ грустно, что ни я, ни князь, мы не можемъ сами проводить туда покойницу, со вздохомъ сказала княгиня.

— Евгеній Владиміровичъ вѣдь тоже ѣдетъ, сказала Софья не то утвердительно, не то въ формѣ вопроса.

— Евгеній? Нѣтъ!.. У него теперь такое время, что терять еще нѣсколько дней было-бы безразсудно, сказала княгиня.

Евгеній услыхалъ свое имя и подошелъ ближе къ разговаривавшимъ.

— Да, я ѣду проводить ma tante, сказалъ онъ, обращаясь къ княгинѣ.

— Но у тебя начинаются экзамены, замѣтила княгиня.

— Мнѣ вовсе не до экзаменовъ теперь, коротко отвѣтилъ онъ.

— И ты думаешь, что это хорошо? съ ироніей въ голосѣ спросила княгиня. — Я надѣюсь, что ни твоя мать, ни твой beau-père не позволятъ тебѣ такъ самовольничать и ускользать отъ занятій. Ты и такъ сдѣлалъ много упущеній.

Евгеній хотѣлъ что-то возразить, но княгиня, сощуривъ глаза, отыскала въ толпѣ Евгенію Александровну и подошла къ ней.

— Скажите, вамъ говорилъ Евгеній, что онъ хочетъ провожать тѣло княжны въ Сансуси? спросила княгиня Ивинскую.

— Нѣтъ, отвѣтила Евгенія Александровна. — А развѣ онъ ѣдетъ? съ удивленіемъ спросила она и умилилась:- Pauvre enfant, онъ былъ такъ преданъ покойной княжнѣ! Это его первая утрата!

— Да, но у него теперь начинаются экзамены, замѣтила княгиня.

— Ахъ, гдѣ ему теперь экзаменоваться! воскликнула Евгенія Александровна. — Я увожу его за-границу. Вѣдь эти похороны тамъ совершатся скоро. Онъ вернется какъ разъ къ сроку, чтобы ѣхать со мною.

Княгиня нетерпѣливо пожала плечами. Ее раздражало это легкомысліе.

— Извините, я, право, не понимаю вашего взгляда на дѣло воспитанія вашего сына, сказала она сухо. — Сперва мальчика портили здѣсь, теперь вы позволяете ему уклоняться отъ занятій. Что-же изъ него выйдетъ? Ныньче онъ не будетъ держать экзаменовъ потому, что хоронитъ тетку и ѣдетъ отдыхать за-границу; въ будущемъ году опять найдется какой-нибудь предлогъ ускользнуть отъ экзаменовъ…

— Я думаю, княгиня, я имѣю полное право смотрѣть на это дѣло, какъ я считаю нужнымъ, рѣзко отвѣтила Евгенія Александровна.

— Но я увѣрена, что вашъ мужъ вполнѣ согласился-бы со мною, сказала княгиня.

— Мой мужъ… а вотъ кстати и онъ, сказала Евгенія Александровна и обратилась къ Ивинскому, который пробирался къ ней, чтобы пригласить ее ѣхать домой. — Мы, Жакъ, дебатируемъ съ княгиней на счетъ Евгенія, княгиня никакъ не желаетъ понять, что нельзя лишать мальчика послѣдняго утѣшенія проводить тѣло покойной княжны до могилы…

— Когда отъ этого пострадаетъ ученье, запущенное и безъ того, докончила княгиня. — Мнѣ кажется, долгъ прежде всего. Прежде всего нужно дѣлать свое дѣло.

— Это отчасти правда, вставилъ свое замѣчаніе Ивинскій.

— Конечно, правда! сказала княгиня. — Я очень понимаю, что ему тяжела эта утрата, какъ и всѣмъ намъ, но ради этого не бросаемъ-же мы всѣ своихъ дѣлъ, своихъ занятій…

Въ эту минуту Евгеній подошелъ совсѣмъ близко къ разговаривавшимъ. Онъ хотѣлъ что-то сказать, но Евгенія Александровна не дала ему выговорить ни слова и взяла его за подбородокъ.

— Взгляните, какой онъ у меня блѣдненькій! съ чувствомъ сказала она. — Гдѣ ему еще мучиться съ экзаменами! Нѣтъ, нѣтъ, во всякомъ случаѣ — поѣдетъ онъ или не поѣдетъ провожать покойницу — экзаменоваться я ему не позволю и увезу его за-границу!

— Но, хотѣла что-то возразить княгиня и не кончила, такъ какъ ее перебила Евгенія Александровна.

— Нѣтъ, нѣтъ, вы смотрите на него глазами посторонняго человѣка, а я мать — я вижу, что ему нуженъ отдыхъ и отдыхъ, сказала Евгенія Александровна. — Мнѣ тоже не хотѣлось-бы, Eugène, чтобы ты ѣхалъ за гробомъ, но потому только, что я боюсь за твое здоровье, обратилась она къ сыну. — Я не хочу, чтобы эти щечки еще болѣе поблѣднѣли и осунулись и чтобы эта мордочка смотрѣла такъ печально!

Она проговорила это своимъ сладкимъ и пѣвучимъ голоскомъ, взявъ двумя пальчиками сына за щеки.

Княгиня потеряла всякое терпѣніе и даже вышла изъ границъ того приличнаго и сдержаннаго тона, которымъ она говорила всегда. Она сознавала только одно то, что эта «глупая» и «несчастная» мать хочетъ еще болѣе портить своего сына, который и безъ того «загубленъ».

— Мнѣ очень жаль, что Алексѣй уѣхалъ, сказала она рѣзко. — Онъ, какъ дядя, конечно, имѣетъ основаніе заботиться объ участи мальчика. Онъ разъяснилъ-бы вамъ…

Евгенія Александровна вспыхнула и не дала княгинѣ кончить начатой рѣчи.

— Мнѣ кажется, никто не имѣетъ права вмѣшиваться въ дѣла моего сына, кромѣ меня и моего мужа, запальчиво произнесла она, — Ты можешь ѣхать, Eugène, обратилась она къ сыну, — но я попрошу тебя не оставаться тамъ ни одного лишняго дня, потому что я буду тебя ждать здѣсь. Я тороплюсь уѣхать изъ Петербурга. Мнѣ тоже необходимъ отдыхъ отъ всѣхъ этихъ мелочныхъ дрязгъ и сценъ…

Она съ какою-то задорною гордостью подняла свою головку и обратилась къ княгинѣ небрежнымъ тономъ.

— Ахъ, кстати, княгиня, вы заговорили о долгѣ, объ обязанностяхъ. Вотъ и мнѣ ради моего нездоровья приходится отказаться отъ своихъ обязанностей. У васъ, кажется, собирается послѣ завтра комитетъ вашего общества. Заявите, что я выхожу…