Семен Бабаевский - Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 1

Наступила тишина, и под убаюкивающие звуки горной реки негромко заговорил диктор, объявляя о передаче последних известий. Люди еще ближе придвинулись к чемодану, стоявшему у ног Сергея.

— …Президиум Верховного Совета СССР, — говорил диктор, — учитывая особо важное значение танковых и механизированных войск и их выдающиеся заслуги в Великой Отечественной войне, а также заслуги танкостроителей в оснащении Вооруженных Сил бронетанковой техникой, принял Указ об установлении ежегодного праздника Дня танкиста. День танкиста празднуется ежегодно во второе воскресенье сентября.

«Во второе воскресенье сентября», — повторил про себя Сергей. Все, кто сидел у приемника, посмотрели на Сергея. В темноте он видел знакомые лица, улыбки на них. Никогда еще у него так учащенно не билось сердце. К вискам подступала кровь, все лицо горело…

— Наш праздник! — сказал он.

Но вслед за радостью пришла еще незнакомая ему горечь, он впервые пожалел, что ушел из армии. «Почему я здесь, в этом пахнущем сосной ущелье? — спрашивал он сам себя. — Мне бы сейчас быть в родной дивизии. Где теперь они? Где мой танк? Знаю, непременно будет парад, будет салют в Москве. Кто ж пронесется по площади на моей машине?» Сергей задумался.

…На Кубани началась массовая уборка зерновых. Как сообщают нам из Краснодара… — читал диктор.

Сергей уже ничего не слышал. Ему было и радостно, и вместе с тем грустно от сознания, что он не будет в день праздника в своей дивизии, с которой прошел полсвета, что не увидит парад танков, тех самых боевых машин, которые в канун мира гигантским броском пересекли горы и с боем вступили в Прагу.

Да, ночь, считай, пропала! Уснуть ему уже не придется. Диктор сообщил о восстановлении разрушенной фашистами шахты, а Сергей смотрел на темный откос скалы и мысленно находился в дивизии. И ему казалось, что он стоит возле своей машины, еще накрытой брезентом, но уже готовой к параду. Его окружают друзья, все в парадной форме. Генерал пожимает ему руку и спрашивает: «Тутаринов, и ты, оказывается, приехал к нам? Насовсем?» Сергей смущен: «Да нет, только на праздник… Знаете, как я соскучился…» — «Знаю, знаю. А почему только на праздник! Почему не насовсем? Оставайся, ты у нас свой».

Сергей поднялся, сказал Митьке, чтобы убрал приемник, когда кончится передача известий, и ушел к реке. Он сел на поросший мохом камень и в уме подсчитал: праздник будет 8 сентября. Значит, впереди еще два месяца. Времени много, к сентябрю сплав леса будет закончен. «А что, если бы и в самом деле поехать в дивизию? Повидаться бы с друзьями, отпраздновать вместе с ними и вернуться домой…» После этих мыслей он не мог сидеть. Не зная, куда пойти и что делать, он прошелся по берегу. С рокотом билась о каменный берег вода, а ему казалось, что это ревут танки, прорываясь вот по такому же ущелью к Праге. Он даже закрыл глаза, чтобы ярче представить картину этого беспримерного марша, и вдруг ему почудилось, что и река, и горы, и лес были охвачены мощными звуками песни, нет, не песни, а марша. Он открыл глаза и прислушался. Это по радио исполнялся гимн, и Сергею показалось, что никогда еще эта знакомая музыка не звучала так торжественно и возвышенно, как в этом глухом и далеком кавказском ущелье. Потом все стихло.

Монотонно и грустно шумела Кубань. Сергей шел по берегу, чувствуя под ногами высокую влажную траву. Кто-то неслышно подошел к нему и взял за плечи. Он обернулся и увидел Ирину.

— Разве ты не спала?

— На новом месте почему-то не спится. Я все слышала. Но отчего ты такой грустный?

— Отчего я грустный? — Сергей обнял Ирину, обрадованный ее приходом. — Поймешь ли ты меня? Ведь загрустил-то я от радости, — правда, странно?

Негромко разговаривая, они пошли в глубь ущелья, счастливые и радостные оттого, что были вдвоем, что вокруг них молчаливо стояли одни лишь скалы да неумолчно пела свою песню река.

Рано утром начался сплав леса. Еще не рассвело и ни одна вершина не успела окраситься пламенем зари, а Прохор уже подымал табор. Люди ежились от непривычной свежести. Иван Атаманов, Грицько, Митька Кушнарев, желая показать, что на фронте им доводилось испытать и не такие холодные зори, сняли рубашки и побежали к реке умываться. Ирина развела костер, поставила треногу и подвесила закопченное снизу ведро. Всю ночь она провела с Сергеем у реки, от счастья у нее и сейчас кружилась голова. Спать ей не хотелось.

К костру подсела молодая вдовушка Глаша. Вынув из-за пазухи маленькое квадратное зеркальце и баночку с помадой, она стала прихорашивать заспанное, немного опухшее лицо. А Прохор бегал по ущелью, и все понимали, что сплав леса — дело ему давно знакомое, что, не будь здесь Прохора, никто бы не знал, как подступиться к этим высоким, уже освещенным зарей штабелям. Он давно облюбовал место на берегу для подготовки к спуску на воду бревен. Варе и Глаше велел закладывать в ярма быков, советовался с бригадирами, как лучше расставить людей.

В ущелье стало светло. «И чего он все бегает. Пора бы начинать», — подумал Сергей. Сбросив шинель, он взял из-под воза ломик, позвал Атаманова, Грицька, Степу и Андрея. Они взобрались на штабель, подсунули под бревно ломики и сделали почин. Бревно со стоном упало на землю и немного откатилось. Варя и Глаша подвели быков — вместо дышла от ярма протянулась длинная, в руку толщиной цепь. На толстом конце сосны Митька Кушнарев выстругал зазубрину, обхватил ствол цепью, и быки, натужась, волоком потащили бревно к берегу.

К реке подтягивали все новые и новые стволы — одна сосна была стройней другой, один бук толще другого. Быки надрывались, падали на колени, звенела струной натянутая цепь, и слышалось то: «Цоб! Цоб! Лысого, лысого чертяку стегани!», то дружное: «Ну-ну, рр-а-азом!» И снова ползли к берегу бревна, и снова по ущелью плыл стон падающих деревьев. По указанию Прохора бревна складывали вдоль берега в несколько рядов. А в горах уже подымалось солнце, вершина далекого леса вспыхнула не красным, а розовым пламенем, и ущелье наполнилось падающим с неба светом.

— Эй, Варенька, серденько мое, — смеясь, кричал Митька, — не танцуй у быков перед очами. Ты ж своим танцем не даешь им ходу!

— Она подручного боится, вот и выскакивает наперед.

— Подручный бык смирный, чего ж его бояться. Ты с ними смелее, Варя.

— Вот тетя Глаша, она и быков не боится, и Митьку кнутом обещала попотчевать!

— Грицько! Слезай со штабеля да научи Варю, как подле быков ходить! Ты же мастер!

— Он сможет!

— Ха-ха-ха!

— Го-го-го!

— Чего зубы скалите? Тоже нашли над чем смеяться.

— Варя, сюда, сюда заворачивай!

— Ну, взяли! Подняли!

— Ра-а-а-зо-ом!

— У-у-ух!

Поддевая ломом очередное бревно, Сергей радовался. «Дружно начали, — думал он, — работа тяжелая, а у всех смех и шутки». Его особенно радовал стоявший с ним в паре Грицько. Плечистый, с хорошо развитой грудью, крепкий на ногах, он подымал конец бревна, а выпрямляясь, заливался смехом, то и дело посматривая на Варю. Ему было и смешно, и жалко ее, когда она со слезами на глазах тянула за налыгач непослушных быков. «Такая красивая, — думал Грицько, — а быки ее не слушают».