Семен Бабаевский - Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 2

Виновница этих разговоров, спавшая в зыбке, подвешенной к потолку, была наречена Василисой — именем бабушки, — и это имя, за последние годы так редко встречающееся в станице, понравилось не только молодые отцу и матери, но и родичам и даже соседям. Все радовались тому, что на свет появилась не Клава, Рая или Людмила, а Васютка. Особенно это имя пришлось по сердцу Василисе Ниловне. Старуха почти ни на минуту не отходила от внучки, и тем, кто наклонялся над занавеской, желая хоть одним глазом взглянуть на новорожденную, Ниловна говорила своим тихим голосом:

— А глаз у тебя не сглазливый?

Строго смотрела гостю в глаза, как бы что-то в них читая.

— Поплюй на землю, а тогда и смотри, — говорила она и тут же добавляла: — Такую славную внучку дождалась — вся в меня и такая ж тихая.

— Не зря ей и ваше имя дали!

— То Семен так пожелал, а я не стала противиться, — говорила Ниловна, не в силах сдержать улыбку на своем миленьком и морщинистом лице. — А она и взаправду дюже на меня скидается.

И хотя трудно было заметить хоть каплю сходства, но гости не смели огорчать старуху, и все, видя сонное личико девочки, приходили к тому, что ребенок и в самом деле вылитая копия Василисы Ниловны.

Один лишь Алексей Артамашов огорчил Ниловну, да и то случайно. Приглашенный Семеном, он пришел под вечер немного уже выпивши, распевая песню, неся в кошелке четверть с вином. Все такой же стройный, живой в движениях, с молодцевато поднятой головой, он снял кубанку и поздоровался.

— Ну как, Алексей, у тебя с урожаем? — осведомился Тимофей Ильич, протягивая гостю руку. — На медаль целишься или еще и повыше?

— На медаль, только на золотую, на которой изображен «Серп и Молот», — уверенно заявил Артамашов. — Должен же я победить Рагулина!.. А как же! Не я буду Артамашовым, ежели не возвышусь над Рагулиным.

— Да ты хвастать мастак!

— Э! Папаша, папаша! — Артамашов сокрушенно покачал головой. — Плохо вы знаете мой характер. — Он быстрым шагом направился в хату. — А где тут царствует преподобная Василиса Семеновна?

— И ты сюда? — удивилась Ниловна. — Тебе не дозволю. У тебя глаза как у коршуна, — тебе нельзя на младенца глядеть.

Артамашов стал уговаривать, божился и говорил, что глаза у него добрые, и Ниловна разрешила ему взглянуть в узкую щелочку.

— Добрая гражданочка на свет народилась, — сказал он, — и имя ей дали хорошее… Очень значительное имя… Теперь вам, Василиса Ниловна, можно и к господу богу собираться.

— Сатанюка, бесстыжая твоя морда! — разгневалась Ниловна. — Это ты чего меня к святым отправляешь? Мне зараз только и жить!..

— И живите, бог с вами, — смущенно проговорил Артамашов. — Это я к тому, что зараз у вас, можно сказать, имеется заместительница. Была старая Василиса, а теперь явилась новая Василиса: молодое нарождается, а старое уступает дорогу — закон!

— Я тебе такой закон покажу! — и Ниловна погрозила своим сухим кулачком. — Иди из хаты, законник!

Пришла мать Ирины, Марфа Игнатьевна Любашева, женщина не молодая, но еще высоко державшая свою седую голову. С тех пор, как ее дочь Ирина вышла замуж за Сергея, Марфа Игнатьевна часто навещала сватов и считалась своей в доме Тутариновых. Поэтому она подошла к Анфисе, как к родственнице, справилась о ее здоровье, а когда целовала в щеку, шепнула на ухо так, как могут это делать только пожившие и много испытавшие женщины: «Груди не болят? Молоко не затвердело? Ну, и слава богу…» Затем вошла в хату и с Ниловной тоже расцеловалась.

— Сватья, а чего ты меня никогда не поцелуешь? — в шутку спросил Тимофей Ильич, поглаживая желтые от дыма усы.

— У тебя, сват, усы чересчур колючие, — в тон ему ответила Марфа Игнатьевна.

Затем она, как опытная мать, взглянула на новорожденную и сказала:

— Свеженькая, и волосики серебрятся… У меня Ирина, верите, когда только родилась, тоже была белявенькая, а потом почернела.

Ниловна кивала в знак согласия головой. После этого сватьи сели на лавку и разговорились — недостатка в темах для разговора у них никогда не было.

— Свашенька, — сказала Марфа Игнатьевна, — я же вам новость принесла.

— Какую? — и Ниловна насторожилась.

— Позавчера я была у Сережи… Скучно мне одной на птичнике, вот и не стерпела, пошла навестить.

— Ну, как там они живут? — спросила Ниловна.

— Живут, конечно, полюбовно, славно живут. Сережа собой веселый, а Ирина возле него как все одно голубка. — Марфа Игнатьевна вытерла платочком губы. — Им квартиру дали новую, казенную. Есть и садок, и палисадник, небольшой дворик. Водопровод у самого порога.

Ниловна не выказывала особой радости, услышав от сватьи и о новой казенной квартире, и о садочке, и о водопроводе у самого порога; очевидно, старуху беспокоили другие мысли, и она, наклонившись к Марфе Игнатьевне, тихонько спросила:

— Сватья, а ты не заметила: спать они ложатся вместе или врозь?

— Все видела. — Марфа Игнатьевна еще раз вытерла платком губы. — Есть у них такая спальня, сказать — комната общая, а кровать у каждого своя, стоят они рядышком.

— Это почему ж так? — с обидой в голосе спросила Ниловна. — Или стеснительно спать вдвоем на одной кровати?

— Бог же их знает, не допытывалась.

Ниловна наклонилась к сватье и совсем шепотом спросила:

— А с женским как у дочки, хвалилась матери?

— Очень она стеснительная, но матери созналась… Уже второй месяц пошел.

В это время у Марфы Игнатьевны в глазах показались счастливые искорки, и она зашептала сватье на ухо что-то такое важное, радостное и значительное, от чего обе они заулыбались, а Ниловна облегченно вздохнула и даже перекрестилась.

— Ну, и слава богу, — сказала она своим тихим и приятным голосом. — Теперь бы еще дождаться Сережкиных наследников…

— Дождетесь, об этом и печалиться нечего, — уверенно сказала Марфа Игнатьевна. — Я и Сереже говорила…

Тут беседа приняла живой и совсем таинственный характер и затянулась. И покамест Марфа Игнатьевна поведала Ниловне о том, что и как она говорила Сергею и Ирине, покамест сватьи вволю наговорились, гости все прибывали и прибывали.

Тимофей Ильич, исполняя обязанности гостеприимного хозяина, стоял у ворот. Он уже встретил Савву Остроухова, приехавшего на стансоветской тачанке с женой и детьми.

— Всем своим колхозом еду! — сказал он, здороваясь с Тимофеем Ильичом.

— Славные у тебя мальчуганы, — говорил Тимофей Ильич, провожая гостя во двор.

Затем явились Никита Мальцев со своей Варей, и тут все заметили, что жена председателя колхоза наглядно пополнела. «Скоро и у Мальцевых будут крестины», — сказала какая-то женщина. О самом Никите было сказано, что с тех пор, как он принял председательскую должность, внешне он изменился; одни говорили, что постарел, другие — возмужал.