Василий Субботин - Прощание с миром

Но и этого лося я не видел.

И вот, недалеко под Москвой было, пошел прогуляться. Весной… Все уж растаяло, но сильная еще капель держалась. Канавы с верхом были наполнены черной торфяной водой.

Мы с товарищем, помню, были… По асфальтовой дороге шли, по шоссе, с полкилометра, наверно, прошли.

Смотрим, а за деревьями, возле самой дороги, они стоят. Двое. Длинноносые, с могучим загривком…

Вроде? И никаких рогов у них не было. Лбы только большие… Задумчивые такие! Спокойно так стоят. Смирно… И не подумали даже уходить, когда мы к ним приблизились. В нашу сторону смотрят.

Мы уж совсем рядом, только канава нас разделяет. А они не уходят, глядят на нас.

Очень меня это удивило.

Я думал обойти канаву, но вода всюду так разлилась, и близко обхода нигде не было…

Я снял шляпу — очень хотелось их как-нибудь подмануть — и протянул шляпу к ним… Но они недовольно так на меня поглядели и ушли в частый ельник. Внимательно так на меня поглядели. Увидели, что человек как-то странно себя ведет, и на всякий случай ушли.

Ох и ругал же я себя!

Мне говорили, что там заповедник и их там каждый день видеть можно. Но сколько я ни ходил, больше я их так и не увидел.

Ах эти мальчишки, живущие у моря! И те, что ловят бычков в Стрелецкой бухте, и те, что облепили отдаленные и ближние прибрежные камни…

Мальчишки Севастополя, Сухуми, Неаполя. Все равно какие. Они везде одинаковы…

Намотав леску на палец, сидят они где-нибудь в Гагре на скале. Надо любить море так, как любят они, чтобы целыми днями простаивать с удочкой у пирса, чутко прислушиваться к ее неверному дрожанию и возвращаться домой с двумя бычками на шнурке.

…Я лез вверх по откосу. Было душно, жгло и слепило солнце, и хотя я только что выкупался, подниматься по жаре, по солнцепеку этому, было тяжело — каждый шаг давался мне с трудом.

Наконец я добрался до грани: обрыв кончился. Пахла нагретая хвоя, звенела трава, в окружении зелени невдалеке белели домики, начинался пригород.

Здесь, на самом гребне горы, у обрыва, росла сосна, раскидистая, кривая.

В ее тени, под пригнувшейся веткой, стоял с поднятой вверх головой парнишка.

Я не успел стереть пот со лба, как передо мной, вместо одного, их оказалось двое. Второй, спустившийся как раз в эту минуту с дерева, был в не застёгнутой отцовской робе и своих коротких, вымазанных смолой штанах.

Весь — как воронье яичко. Я думал сначала, что это он от веснушек такой. Но потом увидел, что веснушек на его носу было не больше, чем полагается. Так что дело и тут не столько в веснушках, сколько в смоле… Его товарищ был маленький, с заботливой белой челочкой, а он — босоногий, крепкий. С черной головой, со сросшимися бровями.

В руках парня, свалившегося с дерева, был краб, необыкновенный краб. Краб был багровый. Краб был красный, розовый. Очень красивый краб. Я до того только один раз видел такого краба.

Хотя помню, как я сам тоже пытался ловить крабов.

Стянув с себя брюки и укрыв свои пожитки на берегу, сидел и разбирал омываемые прибоем камни. Иной раз мне везло. Только отворачивал от скалы скользкую глыбу, как из-под нее выскакивал краб. Он отплывал, боком, боком, гребя клешней в сторону. Я хватал его рукой. Но вода моря так обманчива, мои движения оказывались неверными.

Двух я все же поймал. Посадил их в стеклянную баночку с водой, а потом ходил, всем показывал. Правда, эти крабы не были столь большими. Это были мелкие крабы, они были довольно невзрачные: серые, под цвет камня, маленькие. Но все равно я их ловил и боялся. Ведь и такой маленький крабик давит ох как крепко.

Краб, которого держал парнишка, был большой, крупный. И был он красный-красный. Пунцовый краб.

Я попросил уступить его мне.

Дружки переглянулись. Конопатый, с лицом в темных пятнах смолы, то г, который лазил на сосну, поглядел на своего товарища. Он ему что-то сказал, и они мне отказали… Затем они еще раз между собой посовещались, сказали, что дадут мне другого краба.

— Где же вы возьмете? — с недоверием спросил я.

— А у нас еще есть, — ответил веснушчатый.

Его добрый белый брат, тот, что сам на дерево не лазил, с усмешечкой поглядел на меня и пальцем указал вверх на сосну:

— Там… Поглядите вот.

Крабы на сосне? Этого еще не хватало! Я ничего не понимал. Хотя уже видел, что там пристроена какая-то дощечка.

Но паренек, вместо ответа, дал мне подержать краба.

Я взял краба. Он — пел!

Удивленно, с опаской, я взглянул на руки свои. В моих руках была чудесная тонкая вещь, живая музыкальная коробочка.

Краб был полый, поэтому он весь звенел… Он не шелестел даже. Нет, именно пел. Видимо, в него сочился воздух, от этого и был он такой звучный. Гудящий краб.

Как же так это сделано?

Я вертел и руках волшебную маленькую игрушку и с недоумением оглядывал ребят. Почему же он пустой? Ведь крабы, которых я ловил сам, сгнивали на другой день. Портились. А этот целый был… Впрочем, я однажды видел уже на рынке такого же пустого, позванивающего краба… Но за него просили много денег.

Ребятишки только ухмылялись.

И все же, под большим секретом, я все узнал…

Ну конечно, все дело в доске! Я сразу должен был догадаться.

Они их, этих крабов, ловят и с доской с этой лезут на сосну… (Предварительно их варят: краб краснеет, когда его кладут в кипяток.) Сначала варят, потом кладут на доску. Потом — лезут на сосну.

Очень скоро про эту дощечку узнают муравьи. Муравьи ведь живут не так, чтобы каждый муравей сам по себе.

Если один муравей узнал, то и все узнают.

И уже ползут один за другим муравьи. Ползут по одному и тому же месту. Дорога целая прокладывается…

Скоро от краба остается один остов.

Получаются такие вот пустые крабовые коробки. Прекрасная память о лете, о побережье… Память о Кавказе или Крыме, об этой жесткой, об этой сухой земле…

Не много нужно дней, чтобы от вашего краба остался один только костяк.

Хитроумные эти ребята, мои новые знакомцы, когда мне нужно было уже уезжать, принесли мне в последний день одного такого краба. Я его увез.

Они сказали мне, что муравьи выедают только больших, или каменных, крабов. Маленьких же они съедают вместе с панцирем. Так что от краба остаются одни дырочки.

На чем можно проехать? На подножке трамвая. На задке грузовика… На загривке у лошади.

Когда я был маленький, я ездил на козле.

А был один мальчик: он катался на дельфине верхом.

Я знал этого мальчика. Когда появлялся он на набережной, за ним толпа, как за Гагариным, шла…

Мальчик? На дельфине? Как же это может быть?

Да я думаю, что не он один и не он первый… Дельфины издавна дружат с человеком. Иначе бы откуда этот миф о поэте, который так вот с моря приплыл однажды к людям на дельфине.