Майя Ганина - Избранное

На третий вечер ее разбудил звонок. Не сразу проснувшись, она схватила трубку, там уже были слышны короткие гудки. Положила, но телефон тут же зазвонил снова. Там помолчали в ответ на ее «Алло?», потом сказали: «Здравствуй». Тут уж замолчала она. «Ну, что ты молчишь?» — «Так. Радуюсь». — «Чем ты занимаешься?» — «Сплю». — «Так рано? А я думал, у тебя очередной кутеж в ресторане». — «А ты чем занимаешься?» — «Ничем». — «Ну, приезжай ко мне пить чай с пирожными». В трубке помолчали, потом сказали: «Приеду». Раздались гудки, она положила трубку, не веря, что он и правда приедет: ведь он не знал ее адреса. Все-таки торопливо поднялась, оделась, убрала постель, сильно накрасилась, поставила чай. Накрыла на стол, и раздался звонок в дверь.

Он, не глядя на нее, раздевался, снял шарф, горсткой поправил волосы надо лбом. Прошел в комнату и стал с каменным лицом пить чай. Она тоже пила чай и смотрела на него в упор, улыбаясь по-глупому, чувствуя себя покойно-счастливой, и не страшно было, если больше вообще никогда ничего не будет. Он стал говорить что-то про заказ, про то, что при испытаниях на вибропрочность все время получается увеличенная вариация показаний, а она видела, что он волнуется, что у него дрожат мускулы возле губ. «Да все наладится, ты даже и не думай. Я сама еще раз прослежу по цехам и в лаборатории поторчу. Мне предстоит командировочка на комбинат, который нам ленту для мембран поставляет, я там проверю, точен ли химический состав, не халтурят ли они где. Не бойся, в лепешку расшибусь!» Она поднялась, приняла у него чашку, чтобы налить еще чаю, он тоже встал, больно взял ее за плечи и поцеловал стиснутыми губами.

Они сели на диван, он ткнулся ей лицом в колени, а она гладила его волосы. Потом он снова целовал ей лицо, глаза, шею, и она подумала, что он целуется как мальчик — сжатыми губами. И еще подумала, что вот все началось сначала, ничего не надо торопить, пусть все будет наивно и нелепо — это, наверное, смешно, что взрослый женатый мужчина и женщина, имевшая мужа и двух любовников, так по-сумасшедшему волнуясь, просто целуются, но это потому, что существует закон компенсации, и судьба додает ей недоданное. Впрочем, все это она подумала позже, тогда она просто волновалась не помня себя и целовала его, не веря толком, что все это на самом деле.

Она открыла глаза, словно отрезвев, со страхом и нежеланием двинуться, подумала, что ее забросило неизвестно куда, она даже не знает, как называется этот убогий остров, что за окнами несет снежок, холодина, а у нее нет теплых вещей. Что придется все-таки выползти и как-то устраиваться и найти где-то поесть. И что денег, в общем, не так уж много. Отсюда небось, если захочешь — не уедешь: на теплоходе она слышала, что транспорт сюда заходит раз в двадцать дней. Застонала от глупости, безвыходности всего, что происходит.

Потом вдруг что-то смазалось, поплыло бессмысленно и было ощущение, что все пригрезилось. Она дома. Как случалось, летя в самолете, она представляла, что отказали моторы, они падают камнем, всей жизни — две с половиной минуты, представляла так ясно, что спину окатывал влажный страх, и даже после посадки она не сразу могла вернуться к ощущению покоя и безопасности. Говорят, у сказочника Андерсена была такая же способность ясно вообразить, как тонет пароход, на котором он плыл, и перепугаться до смерти. Она открыла глаза, ожидая увидеть резкую ножку своего стола, но увидела шкаф с приоткрытой дверцей.

Она вскочила, подошла к шкафу, ударила костяшками пальцев по железной спинке койки, вскрикнула от боли. Ей было страшно и нервно как-то, она подошла к столу, взяла стоявшую там кружку с водой, хлебнула. В кружке оказалась водка или разбавленный спирт, она закашлялась от неожиданности, потом закрыла глаза и выдохнула, чувствуя, что приходит в себя. Допила спирт и распахнула дверцу шкафа, ища, нет ли съестного. Нашла корку хлеба и засохшую кожу какой-то копченой рыбы с остатками мякоти, съела все жадно.

Вспомнила, что вроде бы положено явиться к пограничникам, отметиться, да и вообще пора уже выйти посмотреть, куда ее занесло, определиться на местожительство, разыскать столовую или хотя бы магазин. И узнать, когда к острову подходит следующий транспорт.

Сыпала снежная крупка, и совсем рядом ходил и грохотал коричневый с белыми гребнями океан, трепались несколько жалких сейнеров на рейде, неподалеку лежал на песке белый полуразломанный сейнер с ржавым днищем. Крабозаводов нигде не было видно: наверное, они ушли в океан, чтобы их не выбросило на берег штормом. Она посмотрела на остров и увидела гряды каких-то грязно-бурых холмов, в распадках и на вершинах лежал снег. Здесь, где она стояла, холмы, словно бы истершись, образовывали долинку, по ней были разбросаны десятка полтора домов. Все дома выглядели нежилыми, и людей нигде не было видно. Палисадники были обгорожены старыми сетями — от этого казалось, что поселок затянут паутиной.

Она опять не поверила в подлинность того, что видит. Но тут из-за гостиницы вышла расседланная лошадь, а следом старик в ушанке и валенках. Удивившись и испугавшись хриплого звука своего голоса, она спросила, где находятся пограничники. Старик показал ей в дальний конец поселка, пробормотав что-то невнятное.

Пошла через поселок, заглядывая в окна, на которых стояли цветочные горшки или трехлитровые банки с грибом, висели тюлевые занавески. Навстречу попадались люди, в большом дворе играли тепло одетые дети. Вроде бы все происходило на самом деле.

Вдруг из продуктового магазина вышел человек в японском красном свитере и пыжиковой шапке, на плече он тащил огромный, — в таких хранят одежду, — полиэтиленовый мешок, до половины налитый коричневой жидкостью. Следом шел другой человек в таком же свитере, такой же шапке, с таким же мешком — и ловил ртом струю, бьющую из дырки в мешке у впереди идущего.

Тогда она поняла, что все это не всерьез, и присела отдохнуть на ближнее крылечко. Проходившие люди не обращали на нее внимания.

Поднялась, дошла до заставы, которую угадала по выкрашенным в зеленый праздничный цвет домикам, попросила дежурного провести ее к начальнику. Ее отвели в канцелярию, пришел тот самый майор, которого она уже видела на теплоходе. На плечи его была накинута шинель, рябоватое несвежее лицо и глаза с желтыми белками заспаны. Молча проглядел ее документы и удивленно спросил, зачем она сюда попала. Тогда она нашла в кармане куртки письмо, адресованное, правда, другому начальнику, другой заставы, на другом острове, его написал подполковник в отставке, ездивший с ними в турпоходы, раньше он служил на этих островах. Майор внимательно прочел письмо и снова спросил, зачем она все-таки приехала сюда. Не имея в мыслях, что можно соврать пограничнику, она попыталась рассказать про несчастье и про то, что она не понимает, что с собой делать: дали отпуск — уехала в черту на рога.