Семен Бабаевский - Собрание сочинений в 5 томах. Том 4

— Мамо, вы не уезжайте в станицу. — Голос у Игната ласковый, озабоченный. — Оставайтесь у нас. Нюра тоже просит. Будете жить с нами. У нас, верно, нету речки, но зато жилье степное, привольное… Куда ни глянь — степь и степь…

«Вот и Игнат оставляет у себя, — думала мать, вытирая платком слезы. — А что? Может, тут, в степи, прижиться? Покину на старости лет и горы и Кубань и заделаюсь степнячкой… У Игната, как и у Антона, тоже есть внучата — будет мне забава… И правду Игнат говорит, жизнь тут степная, привольная… Только что-то не по душе мне это приволье… По всему видно, надо мне возвращаться до дому, поселяться на Щуровой и начинать жизнь сызнова…»

— Оставайтесь, мамо… Не пожалеете. Какие у нас степи, какие просторы… А озера! Зеркала, а не озера!

— Поеду я, Игнаша, поеду, — с грустью в голосе ответила мать. — Погостюю у тебя, а жить буду на Щуровой, у Илюшки… У тебя тут, верно, и приволье, и степи широкие, и озера, а только трудно, ох как трудно оторвать сердце от тех мест, к каким оно приросло издавна, еще с детских годов… Свой край, родимый, и милее и краше, сынок…

1961–1964

Как только Рогов проснулся и в окне увидел белые, облепленные инеем деревья, он сразу же вспомнил, что ему надо ехать в Степновск. И тут же подумал, что в степи, наверное, тоже гололедица, что дорога скользкая и ехать по ней трудно и что поэтому лучше всего отправиться в Степновск не завтра утром, а сегодня, чтобы к вечеру уже быть на месте. Выехать сегодня Рогову захотелось еще и потому, что в Степновске у него была тайная связь с женщиной и бывать у нее он мог только тогда, когда приезжал в краевой центр по какому-то делу.

Теперь же как раз и было дело для поездки в Степновск. Вчера утром позволил Иван Павлович Румянцев и сказал, чтобы Рогов прибыл к нему в среду к девяти утра. «Только вот что, дорогой друг Евгений Николаевич, приезжай не на райисполкомовском стареньком «газике», а возьми в райкоме «Волгу», она-то еще совсем новая», — добавил Румянцев.

О причине вызова Рогов не спросил. Постеснялся. Если приказано явиться в среду к девяти, — значит, надо, не докучая расспросами, явиться точно к этому часу — ни раньше, ни позже.

Евгений Рогов родился двадцать второго июня 1941 года, то есть в день начала Отечественной войны, и тогда он ничего, разумеется, не знал ни о бомбежках фашистской авиации, ни о сдаче врагу сел и городов. Его родители, известные в Южном крае педагоги, были эвакуированы в Самарканд. Четырехлетний Женя вернулся в Степновск, когда жизнь родного города уже входила в нормальную колею. Единственный и любимый сынок рос баловнем. Родители считали своего Женю ребенком одаренным. На самом же деле Женя был мальчиком обыкновенным. Среди своих сверстников он ничем не выделялся, школу окончил без похвальной грамоты, в Степновский педагогический институт поступил с помощью работавших там родителей. Женился рано, на втором курсе, на девушке-однокурснице Гале. Как активного комсомольца, Евгения Рогова на третьем курсе приняли в партию.

Родители хотели, чтобы после окончания института их единственный сын остался в Степновске, и такая возможность была. Евгений же сказал им, что он и Галя уже подали заявление с просьбой направить их в одну из станиц Южного края, и этой станицей оказалась Усть-Калитвинская. Сперва Рогов работал учителем истории в старших классах, затем, через год, был назначен директором школы, — старый директор ушел на пенсию. Еще через год Рогова избрали депутатом районного Совета, а еще через год — председателем исполкома. И молодой человек без особого труда поднялся по службе так высоко, что без привычки у него закружилась голова. Со временем в его характере появились и зазнайство и высокомерие, он даже начал подумывать о том, что только он, Евгений Рогов, смог бы заменить Коломийцева, человека немолодого да к тому же и больного.

«Да, я нарочно не спросил у Румянцева, по какому делу меня вызывает, — думал Рогов, подойдя к окну и глядя на засахаренные инеем деревья. — Пустое, какие могут быть вопросы? Этого вызова я ждал, к нему готовился. Недаром же позвонил не помощник Румянцева, а сам Иван Павлович, и не случайно мне было сказано, чтобы приехал не на райисполкомовском «газике», а на новой райкомовской «Волге». Так что и без лишних слов все понятно. И пригласил Румянцев меня именно потому, что есть у него ко мне важный разговор…»

Тот важный разговор, о котором Рогов мечтал и которого ждал, касался его давнего желания занять место первого секретаря райкома Коломийцева. Никогда еще исполнение этого желания не было таким близким и таким вероятным, как теперь, после смерти Коломийцева. Еще тогда, когда в своем черном, отлично сшитом костюме, с поникшей головой, он шел следом за гробом, Рогов мысленно говорил самому себе: «Ну, Евгений, вот и сбылись твои мечты. Окончилось твое хождение в пристяжных. Становись, Евгений, коренником и практически, не на словах, а на деле покажи, что только ты сумеешь избавить район от хронического отставания». Рогов любил мысленно говорить с самим собой, как со своим близким другом. «Ты, Евгений, молод, не карьерист и не бездельник, — думал он тогда, идя за гробом. — Правда, ты честолюбив, но в лучшем смысле этого слова. Ты полон энергии и веры в свои силы. Вот и засучивай рукава и берись за дело. Сухомлинов, второй секретарь, человек уже старый, это место не для него, да и испугался он трудностей, попросился на тихую агрономическую стезю. Увидел, что не потянет, что эта упряжка не по нему. А ты, Евгений, потянешь, только не держи возле себя старых паникеров вроде Сухомлинова. Пусть паникеры уходят в тихую заводь, пусть отсиживаются в затишке, а ты иди на быстрину, и иди смело…»

Тогда он подумал, что сразу же после похорон Коломийцева в Усть-Калитвинскую приедет Румянцев. На квартире у Рогова они вместе отобедают, и там же, за столом, Румянцев скажет: «Евгений Николаевич, дорогой друг, вся надежда на тебя. Завтра соберем пленум райкома и вручим тебе бразды правления. Действуй, выводи Усть-Калитвинский из прорыва. То, что не успел, а лучше сказать, не сумел сделать Коломийцев, успей и сумей сделать ты. Как смотришь на доверие крайкома?» — «Иван Павлович, вы меня знаете, я солдат партии, если партия потребует…» — «Вот и отлично! В тебе, Евгений Николаевич, я не ошибся и иного ответа от тебя не ждал…»

Так рассуждал Рогов, еще не зная, что думал о нем Румянцев.

В Усть-Калитвинской и в других станицах уже поговаривали о том, что скоро соберется районная партийная конференция и секретарем будет избран Рогов. Самые близкие друзья, выражая свои радостные чувства, поздравляли Рогова. Он же, смущаясь и показывая этим свою скромность, благодарил их за добрые слова, он говорил, что и друзьям незачем опережать события, ибо поздравить можно успеть всегда. И прибавлял при этом, что ждать, пожалуй, осталось недолго.