Кэндзабуро Оэ - Избранное

Такаки внезапно умолк. Его худое лицо стало багровым, даже вспухло, а в широко раскрытых глазах проступила кроваво-красная сетка. Исана почудилось, что горло юноши забил тугой кровавый ком. Он отвел глаза и стал смотреть перед собой. Вечерело, скрученные и изогнутые ветром ветви дзельквы на дальнем холме окрасились в подернутые черной дымкой пурпурные тона, а над ними, в сером небе на запад летел винтовой самолет. И в направлении его полета, с востока на запад, вытянула свои ветви дзельква: это означало, что наиболее сильные ветры на холме — западный и восточный. Исана окликнул все еще молчавшего парня:

— Пошли! — Он понимал, что о Китовом дереве он услышал от Такаки все, что тот знал, и Исана хотелось, чтобы он, по возможности лаконично, выбирая лишь суть, снова рассказал свой жуткий сон — суд у Китового дерева.

На лице Такаки появилось прежнее выражение, он лишь повел глазами и молча кивнул. Они вылезли из машины, а «фольксваген», вместо того чтобы остаться неподвижным, начал вдруг балансировать, как зверь в поисках равновесия, и пополз вниз, туда, где были проложены теперь едва различимые рельсы обезьяньего поезда. Произошло ли это потому, что Такаки отпустил ручной тормоз, или потому, что их разговор помогал машине удерживать зыбкое равновесие, Исана, не знавший норова автомобилей, понять не мог.

Такаки не обратил никакого внимания на падение машины и, двинувшись вперед под черной крышей вечнозеленых деревьев, сказал:

— Такому человеку, как вы, который хотел услышать о Китовом дереве, а услышав, не стал давать дурацких объяснений, вот такому человеку я и хотел рассказать о нем.

Исана обнаружил в искреннем тоне юноши задушевность и ответил словами, не имевшими, казалось бы, непосредственного отношения к его рассказу.

— В такие тихие вечера я как бы ощущаю поддержку окружающих меня деревьев и, мне кажется, могу действовать наилучшим образом. Потому, я думаю, что мне помогают души деревьев…

Теперь Такаки стоял на самой низкой части насыпи и, собираясь спрыгнуть на открытое место за каруселью, внимательно осматривал землю. Он ничуть не беспокоился за себя, а только за Исана, который сегодня утром упал с велосипеда.

— В такие минуты, даже размышляя о смерти, я думаю, что это еще одна радость для человека, — продолжал Исана.

Они обошли карусель и двинулись к выходу, где была автобусная остановка; юноша, чуть задержавшись, поравнялся с Исана.

— Разве вы смеете умереть, бросив Дзина на произвол судьбы?

— Ты прав, конечно. Потому-то я и не думаю о смерти, как о конкретной программе действий. Это не более чем приятные мечты о том времени, когда придет смерть, о том, чтобы быть к ней готовым. Когда смотришь на могучие стволы и тоненькие веточки огромных деревьев — дзельквы, вяза, которые ты называешь деревищами, подобные мысли особенно часто приходят в голову. Эти могучие деревья делают бессмысленной границу между жизнью и смертью, тем более зимой, когда кажутся сухими и мертвыми… Я люблю, когда зимой в деревьях замирает все связанное с жизнью.

— Вы считаете, что деревья впадают в зимнюю спячку? Животные могут погружаться в зимнюю спячку, я знаю даже одного человека , который путем упражнений приучил себя к этому, — сказал Такаки.

В интонации, с какой он произнес «человека», явно чувствовалось шутливое желание поместить этого чудака в один из разделов биологического атласа. Исана рассмеялся вместе с юношей, но допытываться, какие упражнения нужны, чтобы научиться погружаться в зимнюю спячку, не стал. Перебравшись через запертые ворота и подойдя к остановке автобуса, Такаки, точно вдруг вспомнив что-то, предложил:

— Может, сходим в наш тайник?

— Нет, я должен вернуться к Дзину. Нельзя надолго оставлять его с чужим человеком, — сказал Исана.

— В ближайшие дни я вас туда отведу, — сказал Такаки и, направившись к оживленному перекрестку, исчез. В одиночестве ожидая автобуса, Исана внезапно подумал: не обидел ли я его отказом?

На следующий день Исана с нетерпением ждал, когда придет Такаки. Но от него не было никаких вестей дней пять. Пока Такаки не показывался, подростки, которыми он предводительствовал, слонявшиеся прежде вокруг убежища и вишни, тоже куда-то исчезли. Больной, затаившись на третьем этаже, усиленно лечился, и в жизнь Исана и Дзина вторгалась лишь одна Инаго. Совсем не стремясь к этому, она завладела сердцем Дзина. Исана всегда думал, будто сознание его ребенка подобно закупоренной консервной банке. Проделав в ней крохотное отверстие, Исана научился как бы с помощью тоненькой трубочки добираться до его сознания. И когда самого Исана не было рядом с Дзином, он оставлял у конца трубочки магнитофон, на ленту которого были записаны птичьи голоса. Исана был убежден, что возможны лишь два этих способа общения с сознанием Дзина. Но сейчас в консервной банке, заключающей в себе сознание ребенка, появилось еще одно отверстие и туда стало интенсивно вливаться нечто иное…

Сначала Исана считал, что подобная роль девчонке абсолютно не подходит, но оказалось, что Инаго обладает прирожденным талантом педагога. Однажды днем Исана, сидевший в бункере, опустив ноги в землю, услыхал через открытый люк, что наверху происходит нечто странное. Он весь похолодел: девчонка делала именно то, что больше всего раздражало Дзина. Сейчас его страдания станут невыносимыми, и он поднимет, не разберешь, плач или жалобный крик, в общем, начнет реветь, как кит, уменьшенный до размеров ребенка. Девчонка без конца то включала магнитофон, то выключала его. Исана, готовый заранее заткнуть себе уши, чтобы не слышать вопля Дзина, который вот-вот вырвется наружу, взбежал по металлической лестнице — остановить Инаго, неизвестно зачем затеявшую эту нелепую игру. Но девушка и ребенок, сидя на полу, опершись о диван, весело забавлялись. Дзин не только не выказывал страха или возмущения, но, наоборот, живо и осмысленно участвовал в первой в его жизни игре. Девушка включала магнитофон, и как только начиналось пение птицы, тут же выключала его.

— Это козодой, — отвечал Дзин. Через секунду:

— Молодчина, Дзин, угадал — козодой, — говорила девушка. Секунда требовалась ей для того, чтобы сверить на коробке от ленты порядковый номер, под которым записан голос птицы и ее название.

Инаго не только без всякого труда нашла путь к сердцу Дзина, но и безбоязненно пошла на сближение с Исана. Она выразила желание спуститься в бункер и с интересом разглядывала его устройство — это ли был не лучший способ завладеть сердцем Исана? Когда она залезла в бункер, а Исана, разрешив ей это, остался у открытого люка, Инаго почтительно, но голосом, от которого кружилась голова, задавала ему вопросы. Заглядывая в бункер, чтобы ответить ей, он встретился с горящими в темноте глазами девушки. И испытал стыд, будто залучил в ловушку мелкого зверька, и в то же время вспыхнувшее огнем желание. Хотя сидевшая в бункере девчонка была наполовину поглощена тьмой, в глубоком вырезе куртки из джинсового материала выглядывали не только плечи, но и маленькая грудь, и цилиндрики сосков. Но Инаго не придавала этому никакого значения. Все ее внимание было приковано к четырехугольному отверстию в бетонном полу, где была настоящая земля.