Юрий Смолич - Избранное в 2 томах. Том первый

— Вопрос первый, — сказал майор, — фрейлейн член какой-нибудь партии?

— Нет! — вдруг ответила Катря.

— О, капиталь! К фрейлейн возвращается утраченный дар речи. Прехтиг! — Майор со вкусом щелкнул пуговкой на левой перчатке и начал натягивать правую. — Значит, фрейлейн анархистка?

— Нет, — отрезала Катря. Майор ей уже надоел. — Я беспартийная, но вы читали Ленина?

Майор отступил на шаг назад. Он быстро натянул на правую руку перчатку и снова сделал шаг вперед. Размахнувшись, он изо всех сил ударил Катрю затянутой в перчатку рукой по лицу.

Весь мир вихрем закружился, и Катря упала навзничь.

Операцией руководил сам полковник фон Таймо.

Солнце взошло что-то около пяти, и на шпиле вокзала сразу взвился кирасирский штандарт. В ту же секунду с бронепоезда против станции ударила пушка. Снаряд просвистел над городом и упал где-то недалеко — был отчетливо слышен. И сразу же со всех сторон заиграли, засвистели ротные и взводные рожки. С насыпи у вокзала звонко затрубили восемь серебряных полковых фанфар. Тревога была объявлена эффектно и пышно, как на параде.

В ту же минуту три тысячи кирасиров двинулись по улицам города. По двое сворачивали они в каждый двор, стучали в двери и как оглашенные врывались в переполошенные дома. Они загоняли испуганных, одуревших спросонок женщин и детей в угол, стаскивали с постелей еще не пришедших в себя после сна мужчин и подростков и, приставив штык к груди, приказывали в две минуты одеться. Кто не успевал, того тащили на улицу полуодетым. И сразу же бросались в соседний дом. Замешкавшихся кирасиров фендрики и унтеры подгоняли стеками, неповоротливых горожан кирасиры лупили прикладами. Дети подымали плач, женщины заламывали руки и в отчаянии падали у порога. Внезапность и грубость операции свидетельствовали о том, что предстоит нечто необыкновенное.

Мужчин и юношей тем временем сгоняли к перекресткам. На перекрестках патрули прикладами выстраивали их в шеренги. Люди были без пиджаков, в расстегнутых сорочках, босые, непричесанные и без шапок. Кирасиры строили их по четыре в ряд и тесные ряды немедленно замыкали в каре. Полуголых, ошалевших женщин и детей, если те пытались приблизиться, они отгоняли ударом сапога, а если кто в отчаянии не оставлял попыток, давали предупреждающий выстрел в воздух. Над городом, притихшим и сонным в первом розовом сиянии великолепного сентябрьского утра, не умолкая трещали то тут, то там беспорядочные выстрелы.

Когда в квартале не оставалось ни одного мужчины и подростка, лейтенанты давали команду, и каре маршировало прочь. Каре шли со всех сторон — небольшие, человек по двадцать, и большущие — по нескольку сот. Из переулков предместий они вливались в большие улицы, с улиц — на широкие дороги, и все двигались в одном направлении — туда, где находились за городом воинские казармы.

Плац девятого стрелкового полка выглядел совершенно необычно. Все мужское население города и предместий — тысяч, быть может, пятнадцать, босых, полуголых и простоволосых, заполнило огромную площадь. С крыш казарменных корпусов, с трех сторон окружающих плац, десятки пулеметов глядели дулами вниз, на толпу. С четвертой стороны — на железнодорожной насыпи — стояли в ряд четыре бронепоезда, пулеметами на плац, жерлами пушек на город.

Полковник фон Таймо, полковник Будогос, начальник участка железной дороги инженер Серошевский, гетманский комиссар раздатчик Гордиенко, атаман штрейкбрехерского «куреня» конторщик Головатько и целая гурьба германских, австрийских и гетманских офицеров взошли на крыльцо гарнизонного собора. Среди них был и Парчевский. Расторопный адъютант подал полковнику мегафон, полковник фон Таймо поднес его ко рту и закричал в толпу сам, без переводчика:

— Слюшайт, люд все! И передавайт бистро-бистро тот, кто не слюшайт!.. Котори железный дорожник, отходяйт на левый сторона, которий нейт, оставайт правый!.. Время давайт десят минут! Одиннадцат нейт!.. Одиинадцат — бить приклад и нагайка все!.. Я сказаль…

Перетасовка была осуществлена в течение нескольких минут. Слева оказалась толпа поменьше, тысяч пять железнодорожных рабочих и служащих. Полковник фон Таймо приложил мегафон к губам.

— Член третий подпольный стачечный комитет пятнайдцат человек выходяйт все тут, к мой нога!..

Толпа притихла. Все замерло. Железнодорожники угрюмо переминались с ноги на ногу. Солнце поднялось уже высоко и припекало непокрытые головы.

— Ищо раз! — крикнул полковник фон Таймо. — Пятнайдцат чаловек третий стачком выходяйт передом, к моей нога!..

Шелест пробежал по рядам. Кто-то что-то крикнул. Кто-то шикнул на него. Громкий вздох вырвался из сотен грудей.

— Пускай выходят! — завопил чей-то истерический голос в задних рядах. — Из-за пятнадцати всем пропадать!

— Пускай выходят!.. Пусть знают, как бунтовать народ!.. — подхватило там и тут еще несколько голосов… — Чтоб не шли против неньки Украины!

Но толпа не двигалась. Где-то в середине вдруг возникла минутная суматоха: кажется, кто-то хотел пробиться, но передние ряды плотно сомкнулись и не пропустили. Звонкий молодой голос вдруг вырвался где-то на фланге дрожащим фальцетом:

Он не допел. Несколько кирасиров уже разрезали в том месте толпу, и последняя нота первой же строчки оборвалась хриплым выкриком. Толпа загудела, зашевелилась, забурлила.

— Хальт! — взревел мегафон.

— А-а-а! — заглушила его команда.

Кирасиры вытянулись и перехватили винтовки на руку. Пулеметчики у двух пулеметов на церковной паперти загремели цинками и потянули свертки патронных лент.

— Третий раз! — крикнул полковник фон Таймо. — Пятнайдцат человек выходяйт сюда. Один минута!

Гомон сразу стих. Толпа застыла. Секунду пять тысяч стояли недвижимы. Но в следующую секунду передние ряды вдруг разорвались, и сквозь толпу протиснулся человек в расстегнутой сорочке, с растрепанной бородой. Он вышел вперед и, встав на первой ступеньке церковной паперти, поднял обе руки.

— Большевики, члены стачкома, выходят! — крикнул он. — За правое, за рабочее дело! Десять погибнет, встанет тысяча!

Он опустил руки и выпрямился, глядя в толпу. Это был Шумейко. Его захватили снова — на конспиративной квартире.

Тишина длилась только мгновенье. Потом поднялась буря, толпа обезумела. Кричали все, и непонятно было, что именно кричат. Взлетали кверху руки, грозили кулаки. Кто-то бешено кричал «ура». Кто-то сыпал проклятиями. Снова возникла и оборвалась песня. Кто-то громко зарыдал. И в это время еще трое вышли из толпы и стали рядом с Шумейко. Это были слесарь Ионов, токарь Ловский, инженер Чигиринский. Толпа гудела, толпа безумствовала, и только пулеметная очередь, выпущенная над головами, установила тишину.