Юрий Смолич - Избранное в 2 томах. Том первый

Истерически закричали женщины на насыпи.

Репетюк взмахнул нагайкой и поскакал вдоль фронта сотни. Он считал казаков и каждому десятому приказывал выйти вперед. Казак делал шаг и выходил.

— Хлопцы! — крикнул Костя. — Пустяки! Стреляйте! Не губите себя!

Парчевский тихо заплакал. Слезы текли по щекам, за ворот френча, на грудь. Сечевики окружили вышедших вперед казаков, и их поглотила пасть проездного туннеля. Репетюк подал команду сомкнуться. Шеренга сомкнулась.

— Сотня! — в третий раз заорал Репетюк, и голос его вздрагивал.

Винтовки брякнули и легли на руку.

— За неньку Украину!..

Винтовки прижались к плечу.

— Огонь!

Гулко ударил залп и отдался долгим эхом в устье туннеля. Густо посыпались осколки кирпича со стены. Сизый дымок тихими струйками подымался кверху, в лучах солнца он становился рыжим.

Парчевский и Костя продолжали стоять. Метром выше их головы кирпичная стена краснела полсотней свежих щербин.

Тогда, гремя копытами, подскакала сотня гайдамаков. Комендантская сотня была взята в каре и исчезла в пасти туннеля. Взвод сечевых стрелков занял место комендантской сотни.

Репетюк молча ждал, пока хорунжий построил взвод в одну шеренгу. Он все поправлял пенсне, и руки его дрожали мелко и неудержимо. В шеренге сечевиков Парчевский еще успел заметить бледные лица Теменко и Туровского.

Склоны насыпи пустели, люди разбегались, женщины плакали, кричали дети. Напрасно цепь сечевиков пыталась удержать толпу, вернуть ее назад. Их забрасывали грязью и бежали прочь. Снова прогремел залп, Костя и Парчевский упали друг на друга.

Козубенко поднялся на пенек, все умолкли.

Лес кругом стоял тихий, молчаливый и непроницаемо-белый. Густой иней клонил своей тяжестью ветви дерев. Утренний туман уже поднялся и расплылся высоко в небе облачной пеленой.

Козубенко потер ладонями озябшие уши и вынул потрепанную записную книжку. Он открыл ее на последней страничке.

— Зилов Иван! — громко выкликнул он.

— Я.

— Ты — разведка. Командир.

— Есть.

И, словно тут же отправляясь в дозор, Зилов закинул винтовку на ремне за спину. Огрызком карандаша Козубенко поставил в книжечке «птичку».

— Полуник Евгений!

— Есть.

— Ты отвечаешь за связь.

— Слушаю.

Козубенко поставил вторую птичку.

— Пиркес Шая!

— Я.

— Пулеметная команда.

Шая улыбнулся. Ствол кольта, обернутый тряпьем, лежал у его ног на снегу. Треног стоял рядом, как штатив фотоаппарата, и Шая опирался на него коленом.

— Макар Николай. Ты… ты будешь начагитполит. Агитация среди населения, политическая пропаганда в отряде.

— Ладно, — неуверенно согласился Макар, — но вообще…

— Кульчицкий Станислав!

— Мне бы… бронепоезд… — дурашливо начал было Стах, но Козубенко прервал его сдержанно и серьезно.

— Шутки потом. Ты обеспечиваешь огневое довольствие.

— Будет исполнено! — так же серьезно ответил Стах.

— Золотарь Зиновий!

— Я.

Золотарь даже сделал шаг вперед. Козубенко быстро, но критически оглядел его длинную, тощую фигуру, пустой левый рукав. Золотарь уже ожидал этого взгляда и сразу же сердито засопел.

— Ты не гляди, пожалуйста, что я… такой. Я, брат, такой, что… Все одно я теперь порешил жить до тех пор, пока…

Стах не мог сохранить серьезности и снова хихикнул.

— Ни пава, ни ворона! Ты же все говорил, что решил не жить!

— Э! — совсем рассердился Золотарь, — это раньше было. От несознательности, а теперь…

— Тише! — оборвал Козубенко. — Ты, Зиновий, пока будешь резерв…

— А!

— …и пищевое довольствие отряда.

— Я?..

— Это приказ!

Золотарь сердито топтался на месте, задевая всех своими журавлиными ногами, размахивая единственной длиннющей рукой.

— У него одна, да стоит бревна… — пискнул Стах и тут же спрятался за спину Макара.

— Товарищ Стах! — покраснел Козубенко. — Внеочередной наряд… три дня кряду чистить картошку… когда она будет. — Никто не засмеялся. Стах сдвинул кепку на глаза и смущенно чмыхнул носом. — Понимаешь, Зиновий, — обратился Козубенко к Золотарю, — как только найдется кто-нибудь, кто сумеет организовать снабжение, ты будешь переведен на огневое довольствие вместо Стаха. Подходит?

— Ладно. Я что, — пожал плечами Золотарь и поправил единственной рукой амуницию — наган за поясом, маузер сбоку и три бомбы на груди. Предохранительное кольцо он научился выдергивать зубами.

— Кросс Екатерина! — продолжал выкликать Козубенко.

Катря тоже сделала шаг вперед и остановилась в ожидании.

— Санитарная часть.

— Слушаю, — сказала Катря, — но медикаментов у нас нет никаких — это раз, а второе — почему если женщина, так непременно Красный Крест?

— Медикаменты мы достанем так или иначе, — ответил Козубенко. — А санитарная часть не снимает с тебя обязанностей рядового бойца. Ты будешь драться со всеми вместе, но если кто ранен, бежишь ты. Идет, малая?

— Ну конечно.

Козубенко пробежал быстрым взглядом по лицам вокруг.

— Все. Я буду комиссар.

После захвата города петлюровцами комсомольцы, отстреливаясь, оставили водокачку и отошли в лес. В город теперь возврата не было. Теперь они партизаны.

— А кто же будет командиром? — спросила Катря.

— Командиром будет Степан Юринчук. Он должен был прийти сюда со своими хлопцами еще до рассвета. — Козубенко закрыл записную книжку и спрятал ее в карман, потом еще раз потер уши. — Второе. Я предлагаю дать нашему отряду имя… А то, в боевых операциях, которые нас ждут…

— Верно!

Все зашевелились и зашумели. Имя отряду надо дать непременно. И сделать знамя, а на знамени вышить это имя.

— Знамя мы тоже сделаем! — поднял руку, призывая к спокойствию, Козубенко. — У меня есть думка насчет имени. Я предлагаю назвать наш отряд — «комсомольский батальон»!

Стало тихо. У комсомольцев даже перехватило дыхание.

Но дыханье тут же вырвалось из уст клубами пара, и с радостным криком все бросились к Козубенко — подхватить на руки и качать.

— Стоп! — сам, радостно смеясь, умерил юношеский восторг комиссар батальона. — Стоп! Внимание! Я не кончил.

Все остановились с протянутыми руками.

— Возражений нет? — весело спросил Козубенко.

— Нет! Нет! Нет!

— В таком случае, негромко, тишком, комсомольскому батальону — «ура»!

И это «ура» — тихое, шепотом, почти одним движением губ — было таким дружным, таким яростным, таким громким, словно оно вырвалось из груди многих четким строем шагающих шеренг. И эти шеренги стойких бойцов комсомольского батальона горящий взор Козубенко уже видел перед собой. Батальоны, полки, корпуса!