Семен Бабаевский - Собрание сочинений в 5 томах. Том 3

Нравилось и то, что Сагайдачный был молод и годился Холмову в сыновья, что ходил он без головного убора, с завидной, укрывавшей уши темно-русой шевелюрой, что, по привычке, разговаривая, характерным движением головы вскидывал спадавшие на лоб локоны; что на нем была матерчатая спортивная куртка с закинутым на спину башлыком — от дождя и ветра; что узкие, сшитые по моде брюки придавали его высокой фигуре подчеркнутую стройность. Было приятно и смотреть на этого рослого тридцатилетнего здорового мужчину, и разговаривать с ним, и сознавать, что все то хорошее, что теперь имели, вознесенцы, добыто ими уже после приезда в район Сагайдачного.

Не без чувства гордости подумал и о том, что это по его, Холмова, рекомендации Сагайдачный стал секретарем Вознесенского райкома. Кажется, было это недавно. После окончании Прикубанского сельхозинститута Ивана Сагайдачного, сына колхозника, взяли на должность инструктора обкома. Тогда еще, знакомясь с новым инструктором, Холмов увидел в Сагайдачном человека умного, начитанного. Но через полгода Сагайдачный пришел к Холмову с просьбой послать его на работу в район.

— Как агроному, мне хочется, Алексей Фомич, находиться поближе к земле.

— Какую же работу ты хотел бы получить?

— Любую, но в районе.

— А секретарем райкома? Справишься?

— Если доверят — постараюсь.

Тогда-то и пришла мысль послать Сагайдачного в Вознесенскую. Предложение Холмова поддержали члены бюро. Возражал один председатель облисполкома Калашников.

— Молод же, молод! — говорил он. — Посмотрите его анкету. Ему нет еще и двадцати пяти. Какой же из него секретарь райкома?

— Василий Яковлевич, молодость — не помеха, — возразил Проскуров. — Все когда-то были молодыми. Да и вспомни, сколько лет было любому из видных революционеров, когда они становились вожаками партии!

— Так то ж какие были люди! И какое время.

— Чем же хуже и наши люди, и наше время?

— Наломает дров, а кому отвечать? Нам!

Побывал Холмов и на посеве озимых. По зяби, как по раскинутой скатерти, уходили гусеничные тракторы с прицепами широкозахватных дисковых сеялок. Над траками и над дисками курилась пыль. Долго и задумчиво Холмов смотрел вслед машинам, потом вынул потертую записную книжку и что-то записал своим мелким почерком. Это он делал часто. Заметив на лице Сагайдачного улыбку, сказал:

— Иван Федорович, не ухмыляйся. Ведь я на память свою уже не надеюсь. Потому и записываю.

Когда же Холмов записал и о том, сколько в Вознесенской коммунистов и первичных организаций, сколько распашной земли и озимой пшеницы, сколько продано зерна, Сагайдачный не удержался и спросил:

— Алексей Фомич, а зачем вам эти цифры и факты теперь, когда вы отошли от дел и живете в Береговом?

— Да так, записываю для себя, по старой привычке, — ответил Холмов. — Может, пригодится.

Или постеснялся, или не захотел сказать правду. Правда же состояла в том, что все записанное им нужно было Холмову для предстоящего разговора со Стрельцовым. Дело в том, что районы Вознесенский и Камышинский были соседями и имели одинаковые условия: и экономические, и почвенные, и климатические. Но вот уже сколько лет в областной сводке Вознесенский занимал первое место, а Камышинский последнее. Холмов сожалел, что не смог, будучи секретарем обкома, помочь Стрельцову вывести Камышинский из прорыва, и свое упущение ему хотелось наверстать теперь. «Как говорится, лучше поздно, чем никогда». По этой причине от Сагайдачного он решил поехать к Стрельцову. Хотел помочь Стрельцову советами, подсказать, что и как надо сделать, чтобы догнать своего соседа. Тут опыт вознесенцев мог бы пригодиться.

Холмов хорошо знал Стрельцова. Самолюбив, вспыльчив, горяч. Вряд ли прислушается к советам, да тем более если узнает, что Холмов побывал у Сагайдачного. Но все одно, прислушается Стрельцов к советам или не прислушается, примет их или не примет, они будут ему высказаны. К тому же у Холмова было так велико желание найти разгадку, почему один район передовой, а другой, как говорят сами камышницы, «пасет задних», что это желание и заставило неделю прожить в Вознесенской, вникать во всякие житейские мелочи и делать различные записи.

Это желание заставило Холмова перед своим отъездом из Вознесенской до поздней ночи разговаривать с Сагайдачным, как он сам шутил, «выпытывать» его. В тот день, поездив по району, они перед вечером сделали остановку на берегу озерца, похожего на осколок зеркала. Такие водоемы, разные по величине и глубине, блестели по извилистому руслу степной речки Валки, которая еще года три назад была перепружена плотиной. Озерца уже успели запуститься кугой и зарасти камышом, в них обитали раки и водился серебряный карп. Николай, шофер Сагайдачного, молодцеватый парень и необыкновенный специалист по ловле раков, прибыл к озерцу еще днем. Так что к приезду Холмова на низком, укрытом травой берегу уже горел костер, и в подвешенных на треноге ведрах варились в одном раки, а в другом уха.

Тянуло дымком. Холмов и Сагайдачный отошли подальше от огня, доверив заниматься раками и ухой Николаю и Игнатюку. Уселись на траву близ воды. Холмов смотрел на укрытое сумерками озерцо, курил и молчал.

— Теперь, когда я все посмотрел, когда пора уезжать, — сказал он, не отводя глаз от воды, — мне хочется, чтобы ты объяснил причину столь быстрого успеха вознесенцев. Скажи, Иван, кратко и членораздельно: как из обычного района, каких на нашем Прикубанье много, ты сделал район передовым, экономически сильным? Можешь со мной поделиться своими секретами?

— Не могу.

— Почему же? — удивился Холмов. — Боишься, как бы тебя не опередили?

— Нет, этого не боюсь, — ответил Сагайдачный. — Пусть опережают. Не могу, Алексей Фомич, потому что секретов-то никаких нет.

— А что есть?

— Труд людей, — ответил Сагайдачный. — Их желание и возможность хорошо заработать. Вот этот труд и укрепил район экономически, как говорят, крепко поставил на ноги. Но это же могло случиться и при другом секретаре райкома!

— Но не случилось?

— Видимо, не то здесь делалось, что нужно было.

— А что нужно? Что ты делал? Вот я выпытываю секрет.

— Вы же видели, что я делаю. — Сагайдачный усмехнулся. — Руковожу.

— Ни к чему, Иван, эта твоя скромность. Мы не на областном партактиве, и ты не на трибуне. — Холмов положил Сагайдачному руку на колено. — У нас разговор дружеский, доверительный. Не нужны здесь ни ложная скромность, ни самоуничижение.

— Я не скромничаю и не принижаю роль руководителя, — ответил Сагайдачный, наклоняясь и срывая траву. — Я говорю лишь то, что есть в жизни и что хорошо мне известно. Личные же качества руководителя, а тем более партийного, ох как важны и как необходимы. Всякое дело только тогда и будет проходить успешно, легко, когда к нему относишься честно и с любовью.