Василий Земляк - Родная сторона

Мурову было смешно и вместе с тем странно, что Шайба из своего проекта делал тайну. От кого скрывать? В самом проекте тоже не было искренности, трудности в нем обходились, но Муров выслушал Шайбу со вниманием.

— Мне бы хотелось, — намекнул Шайба, — чтобы мою идею не присвоили какие-нибудь выскочки вроде Бурчака.

— Э, Максим Минович, речь идет не о том, чья это идея, а о более значительном. — Муров достал из стола привезенную Живаном карту. — Людям безразлично, кому эта идея принадлежит: генералу Жилинскому или землемеру Неходе, вам или мне.

— Я первый явился с ней в райком… — Но, прочитав надпись на карте, Шайба поразился до исступления: — Как? У вас уже есть схема?

— Живан привез из областного архива.

— Живан? — Шайба заморгал глазами, пальцы у него задрожали. Торопливо засунув в портфель исписанную бумагу, он выдавил из себя: — Жаль, жаль, что моя идея вам не пригодилась.

— Почему же не пригодилась? Райком учтет ваши соображения. А я лично благодарен вам, что вы зашли ко мне с этим вопросом. Сами зашли, — подчеркнул Муров.

Это понравилось Шайбе, на душе стало легче. В Замысловичи он возвращался с таким чувством, какое бывает после великого подвига. Одно только злило Шайбу: каким образом Живан мог перехватить его мысли? Ведь Шайба держал их при себе, скрывал, хотел неожиданно похвалиться перед райкомом, перед всем районом своей идеей, и вдруг на тебе: опять обогнали его, опять он прозевал…

Навстречу Шайбе из леса, объятого первой вечерней дымкой, выехал на дрожках озабоченный Филимон Товкач.

— Как жизнь? — спросил он, поклонившись Шайбе.

— Разве за ними поспеешь? Никак не угонишься, никак. До чего же сметливый народ пошел! А как вы, Филимон Иванович?

— А, не спрашивайте! С некоторых пор мне просто житья нет. И то не так и это не так. Мои люди, чтоб у них глаза на лоб вылезли, так и норовят туда, в Замысловичи, так и норовят! Но я, Максим Минович, духом не падаю. Я не из таких. Пока что загоню лес, сложу денежки, — тут он хлопнул ладонью по карману, — а там подумаю, как те денежки получше употребить. В хозяйство пущу, а если нет — чистым капиталом буду держать. Дойдет до объединения — выложу на весы: это мы, Талаи, а это вы — Замысловичи. Смотрите, чей батько крепче! О, трудно будет Бурчаку с Товкачом тягаться!

— Да помогут вам святые и грешные! — улыбнулся Шайба.

— Спасибо, Максим Минович. Ваша рука — мне привес, а моя рука — привес вам.

Две бывалые волосатые руки — Шайбы и Товкача — как бы слились в один крепкий кулак. Но как только они расстались после этого заговорщицкого пожатия, обоих стала грызть еще большая тревога…

Утром Товкач увидел открытую машину Мурова, которая мчалась через Талаи на Замысловичи. Рядом с Муровым сидела молодая женщина в сером дождевике. Она молча разглядывала село. У Товкача екнуло сердце. Кто она? И как это так — он, Товкач, ее не знает? Он ведь всех партийных женщин в районе знает. Подумал: «Еще одна выскочка на мою голову…»

В то же погожее утро прошел по Замысловичам слух, что появилась студентка… Карпа эта новость застала дома. Он посапывал над коржами. Любил он Марийкины коржи с маком, но в это утро показались они не больно вкусными.

— Пересластила, — придрался Карп.

— Маку пересыпала, — отрезала Марийка.

От дома Карп пошел по тропинке, ведущей в бригаду, но за селом оглянулся, не следит ли за ним Марийка, и свернул в МТС. Большие кирпичные строения как бы отошли от села и остановились посреди поля: могли бы и разбежаться, столько вокруг простора, если бы не крепкий, в три березовых жерди, забор и колючая акация вдоль забора. Кое-где стоят на часах между акацией строгие тополи. Из-за тополей веселыми окнами поглядывает на село новая мастерская под белой цинковой крышей, неподалеку от нее стоят комбайны, а в глубине двора приготовились лететь навстречу колхозной ржи крылатые жнейки. «Славная рожь! Будут Замысловичи с хлебом!» — думал Карп, прижимая колосья к груди. Понес на одежде ржаную пыльцу, как добрый признак урожайного лета.

В конторе МТС заглянул к Шайбе: на столе — сложенный вдвое портфель, а хозяина нет. Прошел по коридору дальше. В радиорубке тихонько напевал диспетчер Васютка, а в комнате выбивал косточками, словно играл на цимбалах, бухгалтер Иосиф Копейка, или, как прозвали его трактористы, Скупой Иосиф.

— Дай закурить! — поманил он Карпа прокуренным чужими табаками пальцем. — У тебя табачок с буркуном, хорошо пахнет. А я все не соберусь свой приправить. — Глубоко затянувшись, чтоб не пропала зря ни одна струйка дыма, шепнул Карпу: — Ставь магарыч! Нашлась твоя пропажа… Забыл? Ну, не беда, вспомнишь… — Копейка поднялся и, взяв Карпа за рукав, тихонько, на цыпочках, повел по коридору к двери Артема. Шепнул: — Слушай, — а сам вернулся в свою комнату.

Карп в первое мгновение растерялся, потом легонько прикоснулся к двери, и она приоткрылась. Говорил Шайба:

— Вы молодая, непрактичная, а народ на участках зубастый. Спросите у меня, я знаю… А здесь, в конторе, работа тихая, чистая. Не знаю, как Артем Климович, а я не советовал бы жене секретаря райкома на участок. Неэтично.

«При чем тут райком? — удивился Карп. — Олена — жена секретаря райкома? Непонятно…» Напрягал слух, а Копейка все не мог угомониться, словно хотел положить на счеты каждое слово Шайбы.

— Копейка, не щелкай! — тихо кинул Карп, но Копейка как будто нанялся.

— А я думаю так, — сказал Артем, поймав Шайбу на слове. — Неэтично ученому агроному скучать в конторе. А мы имеем дело с землей. Идите на участок. — И тут же позвал: — Товарищ Копейка!

Копейка выбежал в коридор и, бесцеремонно оттолкнув Карпа, резко рванул директорскую дверь.

— Знакомься, — сказал Артем. — Агроном Мурова. Проведи приказом по первому участку.

— Мурова?.. — переспросил тот. — Простите за любопытство, но почему Мурова?

— Жена нашего Мурова, — с достоинством пояснил Шайба.

— Так у нас есть рука в райкоме! Это хорошо, — сказал Копейка.

— Какая рука? — накинулся на него Артем.

— Какая? Очень просто, своя рука… — Копейка подчеркнуто поклонился и вышел. — Иди, иди, — шепнул он Карпу, — чтоб и духу твоего здесь не было… Та же пани, да не в том сане… То была Токова, а эта — Мурова.

— Я же слышу, что голос не тот, — загрустил Карп, наступая Копейке на пятки.

Из радиорубки выглянул черноглазый весельчак Васютка.

— Вас вызывает директор, — таинственно дернул он Карпа за полу. — Делайте вид, что вы в бригаде…

— Но я ведь здесь, — растерялся Карп.

— В век радио это не имеет никакого значения. Сказано — в бригаде! — И, деловито усевшись за стол, Васютка закричал: — Карп! Карп! На разговор с директором! — Он подвинул Карпу микрофон. Тот сгоряча рявкнул: