Борис Ямпольский - Мальчик с Голубиной улицы

— Ты думаешь, я тебя не помню, ученая крыса? — проговорил Филька.

— Не надо так говорить, — сказал учитель.

— А зачем народ обманываешь?

Учитель призвал в свидетели Книгу книг, в которой описано сотворение мира и все, что было после этого.

— Знаю — гроссбух! — Филька хмыкнул и пожелал увидеть сотворение мира в картинках.

Но картинок в книге не было.

— Вот видишь, — ликовал Филька, — а говоришь!

— Но тут же все написано словами, и какими словами! — воскликнул учитель.

— Наука! — Филька сплюнул.

Но учитель торопясь расписывал красоту и мудрость человеческого слова и сказал даже, что есть на свете слова, которые сильнее пушек. Филька слушал его, хлопая все время нагайкой по голенищу, а когда учитель сказал про пушки, ухмыльнулся и показал ему нагайку:

— Поговори!

Он взбежал на кафедру и, обращаясь к мальчикам, сказал:

— Державная украинская денежная единица есть гривна. Повторить!

— Гривна, — закричали мальчики.

— Гривна делится на сто шагов, две гривны равны одному карбованцю. Повторить!

И вдруг, не дослушав крика мальчиков, Филька вынул из кармана большие ножницы, подошел к учителю, и, к великому изумлению, мальчики увидели безбородого ребе — того, кто, по их представлению, жил с первого дня рождения мира. Они смотрели на помолодевшего учителя, и земля и солнце казались им только что сотворенными.

А Филька, зажав в руке рыжую бороду, как факелом, освещал себе ею путь к коню и, так как считал, что именно в бороде вся мудрость и ученость старого учителя, на всякий случай завернул ее в тряпку и спрятал в свой мешок, туда, где уже лежал будильник учителя, проигравший как раз в это время полдень.

А солнце все стояло посреди неба и никуда не хотело уходить.

— А это что? — голубой удивительный шар глобуса, похожий на раскрашенный сон, привлек внимание вернувшегося в класс Фильки. — Планета? — сказал он и, схватив ее в обе руки, засмеялся оттого, что все может с ней сделать: разрубить на куски, или плюнуть на нее, или сказать такое слово, что голубой шар завертится вокруг своей оси.

— Христя! — закричал Филька.

Но Христя, завернувшись с головой в лошадиную попону, храпел, не зная, что поблизости, в руках Фильки, вся планета, на которой можно разводить костры и пить горилку. А по мнению Христи, планета для того и существовала, чтобы разводить на ней костры и пить горилку.

Филька хотел и глобус сунуть в кожаный мешок. И хотя это был очень большой мешок, но на хранение земного шара он не был рассчитан. И Фильке пришлось привязать глобус к седлу.

Солнце наконец двинулось по небу все быстрее и быстрее и утонуло в реке.

Где-то совсем близко застрочил пулемет, и в вечернее небо взлетел ликующий крик: «Ура! Даешь!»

Шатавшиеся по двору пьяные гайдамаки, услышав этот крик, сразу протрезвели и, словно выпитая ими водка через ноги ушла в землю, вскочили на коней и, стреляя на ходу, ускакали.

Филька, упираясь в земной шар, привязанный к седлу, тоже влез на коня и закричал:

— У-лю-лю-лю!..

Он осоловел от выпитой сладкой водки, от дыхания коня, выстрелов, испуганных глаз, обилия седых бород. И, зажав в руке лимонку, упал с коня и захрапел.

пели червонные казаки.

Рейдовый отряд двигался на конях, в кубанках с красным верхом, вооруженный разнообразным оружием: от золотых кортиков до старинных шашек с серебряным эфесом.

С трепетом, боясь что-либо упустить, разглядывали мы впервые увиденных нами гордо сидящих на конях бойцов красной украинской кавалерии. И каждый из них казался нам неслыханным героем, богом чести и справедливости.

Утром индюки, обнаружив храпящего во дворе Фильку, по очереди подходили к нему, но от храпа его так несло водкой, что они тут же с шипеньем отходили.

Сквозь сон Филька выкрикивал команды и длинные ругательства, в которых были дальние и ближние родственники и все, что он видел во сне. Но когда солнце пригрело, он вдруг перестал храпеть и заплакал совсем детским плачем, словно это не Филька лежал в папахе с голубым хвостом, среди стреляных гильз, карточных валетов и королей, а всего лишь мальчик в больших сапогах. И по лицу его было видно — сейчас ему снятся сны, которые снятся всем мальчикам.

Червонные казаки, с головы до ног в горячей пыли, прежде чем позаботиться о себе, поили лошадей и ухаживали за ними. Кони принимали это как должное и вполне заслуженное ими, одобрительно кивали головами: «Вот это правильно».

Проснувшись и увидев в свете солнца новых, незнакомых кавалеристов, Филька Жупан быстро втерся в их толпу и, желая раствориться в ней, стал выкрикивать свои длинные ругательства, вплетая в них на этот раз не только земные предметы, но и луну и звезды. Кони удивленно косили на него глаза, но, в общем, никто не обращал на Фильку особого внимания, и он, решив, что кавалерия всюду одинакова, подбирал себе место в рядах, выискивал друзей по характеру.

Свирепому казаку с ременной нагайкой указали на Фильку и рассказали про бороду учителя и про чертиков. Казак подозвал Фильку и, глядя на него, сказал:

— Скидывай портки!

Филька, несколько пораженный тем, что его шаровары называли портками, хотя и с обиженным лицом, но все-таки покорно стал скидывать их, не отрывая взгляда от ременной нагайки в руках казака.

— Казак — казака? — недоумевая спросил Филька.

— Казак — казака, — подтвердил красный кавалерист.

— Тю! — вскрикнул вдруг Филька, взглянув на темную с въевшейся в нее угольной пылью руку, державшую нагайку. — Да ты шахтер, а не казак.

— Больно догадливый, — ответил тот. — Ложись, куркуленок.

Зажав Фильку между колен, казак взглядом выслал меня со двора, но кот Терентий, сидевший на своем отрубленном хвосте на крыше, взглянул во двор и зажмурился от удовольствия.

— А-а-а! — кричал Филька.

— Кар! Кар! Кар! — отсчитывали вороны удары казачьей нагайки.

— Караул, хлопцы! — визжал Филька. — Правое плечо вперед, в атаку марш! — И он завернул длинное ругательство, в котором был и казак, и все его близкие и дальние родственники до двенадцатого колена, и все, что вертелось и кружилось в Филькиных глазах.

— Кар! Кар! Кар! — кричали возбужденные счетом вороны.

— Человеком будешь или гайдамаком? — спрашивал казак.

— Пли! Руби! Стройся! — визжал Филька.

Нагайка как бы выколачивала из него все командные слова, которые он знал.

И вдруг все — и крики, и команды — сразу иссякло и запищал тоненький, совсем не похожий на Филькин, плаксивый голосок:

— Дядько, ой, дядько! Ой, дядечка!

Даже вороны на деревьях опешили и перестали считать, А кот Терентий забеспокоился, решив, что Фильку кем-то подменили.

Я вошел во двор. Вместо Фильки-гайдамака в шароварах, наполнявших весь двор, стоял какой-то худенький зеленый мальчишка без порток. Даже папаха с бешеным шлыком сидела на его голове блином и имела побитый вид.