Владимир Пшеничников - Выздоровление

— В приемном покое, — подсказала сестра.

Даже так! Василий открыл дверь самой тесной в больничке комнатушки и увидел парторга Ревункова, отряхивающего над ванной мокрую шляпу. Повесив головной убор на манометр титана, он улыбнулся и протянул руку.

— Привет, Василий Софроныч, привет! В палату не стал проходить — как барбос мокрый!

Они сели на кушетку.

— Как ты? — спросил Ревунков. — Хотел еще неделю назад заглянуть, да закружился, понимаешь…

— А я… вот, — выдавил Василий, не зная, что говорить партийному начальству; может, взносы платить пора…

— Воспаление — дело нешуточное, — энергично тряхнул головой парторг. — Лечиться надо всерьез.

— Да уж искололи, сидеть не на чем! — выручила обкатанная за неделю фраза.

— Знакомая ситуация, — засмеялся Ревунков, но тут же сделался серьезным, таким, каким, наверное, и хотел выглядеть во время свидания. — У меня такой вопрос, Василий Софроныч… Даже не знаю, как сказать… Короче, твои орлы клуб… твердую пшеницу в клуб засыпали. Ты в курсе?

К этому вопросу Василий не был готов. Взглянув на него, Ревунков продолжил.

— Ну, не всю… Были мы у них сейчас с председателем, — он говорил пока медленно, подбирая слова. — Картина такая… Гримировка теперь у них и склад, и мастерская. Сами живут в кинобудке. Иван Михайлович сказал: к крыше ближе, трубу от «буржуйки» легче вывести… Да. А весь зал, вся сцена, — всё засыпано зерном!

— Загорелось? — нетерпеливо спросил Василий.

— А? Нет… Лично вороха щупал — нет… Так ты, значит, в курсе?

Василий смутился.

— Ну, в общем, конечно… Я же во второй класс ходил, когда школа ячменем была засыпана…

— Так то школа! — Ревунков поднялся с кушетки. — Центр села, можно сказать. А как из Богодаровки, из клуба вашего, зерно брать? Ведрами грузить? А сколько машин туда надо? Вы об этом подумали? Там же тысяча центнеров, не меньше! Сто тонн! Ты соображаешь?

— Ну, а что, сгноить надо было?

— Я не знаю! — Ревунков развел руками. — Из-под комбайна мы у тебя любым транспортом возьмем — ширк, и нету! Самое большее час на один рейс. А теперь? Двадцать «газонов» прикажешь гнать? Не то что «КамАЗы», их-то никто не согласится загружать с пола! А вы — руки в брюки… дело сделали!

— Какие руки в брюки? — Василий тоже хотел подняться, но тесно было двоим в «приемном покое» размахивать руками.

— Там Гавриков ваш, — не слушая, продолжал Ревунков. — «Не нужен вам хлеб, считайте, что это наша натуроплата». Вы что?!

— Ну, а что «что»? — Василий вынужден был смотреть снизу вверх. — Много по тридцать центнеров? Пусть. Отвезем пенсионерам, кому скажете.

— Нет, ты соображаешь, что ты говоришь? — изумился Ревунков. — Ты посмотри за окно! Ты посмотри вот, в сводку! — он вытащил какую-то бумажку. — Ладно, не соображает Гавриков…

— Петро?

— Что «петро»? А, Гавриков… Я их не различаю… Значит, он не сам это придумал? Значит, решили разделить по-братски? Да эту пшеничку в одну руку через мехток пропусти — знаешь, какие семена будут? Первоклассные семена!

— Пусть семена…

— Вот видишь!

— Да что я вижу? — Василий все-таки встал на ноги. — С Гавриковым разберемся… Что я должен видеть?

— Ты… ты, Василий Софроныч, сядь, — вдруг примирительно сказал Ревунков. — Нервов уже не хватает. Садись, — он тоже сел. — Пришел ведь спокойно поговорить, — усмехнулся. — Больница, понимаешь, а мы как в правлении…

Василий молчал.

— Ладно, придумаем что-нибудь, — Ревунков поднял было руку к его плечу и опустил. — Давай посоветуемся… Твои ребята говорят: вывозите! Не можем мы сейчас вывезти, понимаешь? На «бобике» с председателем полтора часа в один конец ехали. Под шиханом — пропасть… Да и теплей им в кинобудке, в самом деле. Сами ведь не захотели передвижной вагончик брать…

Василий не знал, что говорить. Для него это все-таки тоже была новость. Ну, разговаривали недели две назад, но ведь тогда не придумали, как зерно в клуб выгружать… Одна машина тогда возила от них, в час по чайной ложке…

— Растревожил я тебя, — Ревунков вздохнул. — Ведь хотел завтра зайти… Разве я твоих ребят не понимаю? Уборку практически закончили, потерь минимум… Это по нынешнему году! В первой, в четвертой еще мужики стараются, а так… Хм. Хотел сказать: молодцы, — а наворотил…

Василий мог только гадать, что хотел сказать Ревунков на самом деле.

— Да нормально, — пробормотал.

— Не могу я, Василий Софроныч, ничего тебе сказать о натуроплате, — опять вздохнул, и вроде бы искренне, Ревунков. — И договор есть, и положено вам, но ты посмотри, год-то какой… Не думай, райком нас за глотку не берет, — он усмехнулся. — Жариков в районе орудует, из обкома. Наши при нем и рта не раскрывают. И не поймешь, что конкретно надо. То: район без семян останется, давайте переувлажненное через сушку на обмен. То… А-а! На ходу перестраиваться, только мозоли набивать. Ты как считаешь?

Что-то надо было сказать, и Василий сказал, что на будущий год обязательно надо полный севооборот за бригадой закрепить, и про интенсивную технологию сказал; в Богодаровке отличный перегной без употребления в прах рассыпается на месте фермы. И про технику сказал, про это он мог говорить долго: и сеялки нужны, и колесник, можно даже «Кировец» забрать, а лишний «МТЗ-50» выделить… Ревунков засмеялся.

— Не обижайся, Софроныч, — положил руку ему на колено. — Правильно ты говоришь. Но повремени. С Гончаруком у нас скоро прощание предстоит.

— Как прощание? — не понял Василий.

— Ну… переводят его, — Ревунков смутился. — Ничего, — он снова ожил, — скоро тебе последний укол всадят, тогда будем решать!

На прощание парторг сказал, что их бригада нравится ему от души, и не совсем было ясно, зачем все же он приходил в больницу.

Не успел Василий, зайдя в свою палату, ответить хоть что-нибудь на вопрос соседа Савелия Крашенинникова, интересовавшегося визитом парторга, как из коридора послышался Маринкин голос:

— К Матвееву!

Он развел руками и пошел на вызов.

— Знаешь, дядя Вась, в другой раз болей дома или в правлении, — сказала ему Маринка.

В теплом, освещенном тамбуре, наполовину занятом широким жестким диваном, его ждал Микуля (иначе называть Валерку про себя он так и не научился). Без шапки, в расстегнутой куцей курточке, — ни дождь, ни ветер его не берут! Когда Василий схватил свою холеру, с ним был Микуля. Конструировали ворошилку для прибитых дождем валков. Идея была Микулина — прицепить впереди старой жатки без мотовила полотняный подборщик, а Василий сомневался: скорости у полотен не согласованы, и, вообще, не потащат ли иглы подборщика солому вниз, в щель между ним и жаткой; и с какой скоростью двигаться комбайну по валку… На деле вопросов оказалось еще больше, но он уже и сам загорелся…