Николай Вагнер - Счастье рядом

Аля подняла свои веселые, изогнутые у висков брови и тихо сказала:

— Дети обычно рождаются утром... Но все равно, когда бы они ни родились, они будут очень хорошими людьми.

Теперь удивился Андрей.

— Потому что уже сейчас хорошие люди, — объяснила она, — повсюду, и, уж конечно, сегодняшние малыши будут лучше всех нас.

— Хороший ты мой человечек, — так же тихо сказал Андрей. — Все правильно. Только уж очень долго ждать, пока вырастут малыши.

Солнце ушло за горизонт. Невидимые его лучи золотили полоску неба, обещая новый безоблачный день.

— Хороший ты мой человечек, — повторил он.

Аля встрепенулась.

— Я — как все. Человек человеку — друг. А теперь пора домой. Пора домой!

Она закружилась на месте, а потом взяла Андрея за руки и потянула за собой.

— Ведь я ничего не сказала. Приехала тетушка Аглая, и завтра у нас будет новоселье! Попробуйте только не прийти!..

Трамвай, обыкновенный, видавший виды трамвай — ослепительно красный и ослепительно желтый при свете неоновых ламп, погромыхивал на стыках, поскрипывал всеми своими сочленениями. Это был последний трамвай, собравший много пассажиров — разновозрастных, по-разному настроенных. На передней площадке фейерверком взрывался смех, сверкали белозубые улыбки девчат. У окна, лицом к лицу, сидели пожилые супруги, Изредка они наклонялись друг к другу, обменивались короткими фразами и снова погружались в думу, известную только им двоим. Юноша и девушка, не спускавшие друг с друга глаз и не замечавшие никого вокруг, говорили без умолку, словно торопясь как можно больше поведать каждый о себе. Напротив них сидел проживший немалую жизнь старичок. Он безучастно глядел в окно, где ничего нельзя было разобрать, кроме собственного отражения, и, казалось, не жил, а мыкал жизнь, подобно трамваю, который тоже мыкался, повинуясь каждому изгибу рельсов.

Взвизгивали на поворотах колеса, дребезжали ссохшиеся оконные рамы, вагон поминутно вздрагивал, упрямо продолжая заведомо определенный путь. Вздрагивал вместе с ним и Андрей, который стоял, опершись на поржавевшую металлическую стойку, и наблюдал не раз виденную картину.

Девушка-кондуктор, низкорослая и худенькая, протискивалась между пассажирами и продавала билеты. Те, кому попадали в руки узенькие клочки бумаги, бойко слетавшие с билетного рулона, находили себе дополнительное занятие. И звонкоголосые девчата на передней площадке, и пожилые супруги, и девушка с юношей — одни с демонстративной усмешкой, другие украдкой, как бы невзначай — заглядывали в проездные билеты, напрягали морщинки у переносья, складывали суммы смежных трехзначных цифр. Андрей и сам не раз увлекался этим нехитрым занятием и поэтому понимал, как хотелось сейчас его спутникам, чтобы суммы цифр совпали, чтобы билет оказался «счастливым». Как бы повеселело на душе у такого счастливчика, независимо от того, насколько далек он от мистики и от веры в случайные приметы, придуманные самими людьми. Так уж устроены люди. Все хотят счастья, все хотят благополучия, радости от полноты жизни, от удовлетворения ею. И тем, кто не испытал этой радости или попросту просмотрел свое счастье, всегда кажется, что оно где-то впереди. Так уж устроены люди.

От остановки к остановке пассажиров становилось все меньше, и теперь, когда вагон шел почти пустым, неровности пути встряхивали его еще сильнее, еще сильнее заставляли раскачиваться и скрипеть. Так казалось Андрею, который хотя и видел ослепительно красные и ослепительно желтые стены и девушку-кондуктора, и еще паренька с взъерошенными волосами и кепчонке на затылке, но в то же время забыл и о вагоне, и о своих попутчиках. Он представлял себя сидящим не в старом городском трамвае, а в поезде или в кабине лесовоза, или в подводе, тарахтевшей где-то далеко-далеко от этого города — по таежной, избитой дороге. Она не восхищала, потому что была трудна, встряхивала на ухабах, норовила выбросить на искромсанных поворотах, но Андрей все равно был рад ей. Только она, единственная эта дорога, по которой шел каждый, вела к людям.

К людям, ради которых живут.

Должны жить.

Трамвай замер на минуту, и паренек с взъерошенными волосами, проходя мимо кондуктора, протянул ей билет.

— Вот, возьмите — счастливый!

Девушка взглянула на него непонятливо, удивилась:

— А на что он мне?

— Счастливый, говорю. Редкий случай.

— Ну и что?

Не знавший, как поступить, паренек с беспокойством взглянул на дверь и все-таки втиснул билет в руку девушки.

— На что! — сказал он. — А мне на что? Так это я — в подарок.

Девушка расправила билет и положила его на сиденье против себя, а паренек подмигнул ей и на ходу спрыгнул с подножки.

а фон — основательно, досконально (фр.).

Оптимум медикаментум квиес эст — наилучшее лекарство — покой (лат.).

Оциа дант вициа — праздность рождает пороки (лат.).