Илья Лавров - Встреча с чудом

А через два-три дня они будут спокойно работать на этом знакомом вокзале среди знакомых людей, а через два года спокойно пойдут учиться в транспортный... Все так славно, просто и не очень-то уж трудно... Ася упрямо сдвинула брови, сердито шепнула:

— Пойдем! Пора!

— Мама! Мамина тень! — громко вырвалось у Славки, и она шумно приникла к окну.

— Тише! — Ася оттащила ее за руку.

— Аська, а может... останемся? Еще хоть на годочек? — жалобно прошептала Славка, и неожиданно для самой себя всхлипнула.

— Ты что говоришь? Ты мямля или человек? Идем! — приказала Ася и не вытерпела, тоже припала к окну. Через нее стала заглядывать Славка, сорвалась с завалины, зашумела. Сестры бросились из садика. И только забежали в вагон, Костя объявил им отправление.

— Ты только представь, как беспокоится, мучается, страдает мама? И все из-за нас! Да и папе не легче, — всхлипывая, шептала Славка. — А мы жестокие дуры, черствые, сухие...

— Ничего, мы еще сюда приедем. Когда каникулы будут в училище. Приедем! — уговаривала Ася сестру.

Поезд тронулся. В купе вошел большеротый проводник и, ухмыляясь, подал Асе букет мокрых астр. Листья их кое-где были, испачканы раскисшей землей.

— Это вам от родного города, — прошлепал губами проводник.

Сестры удивленно переглянулись.

— А кто передал? — спросила Ася.

— Вам не известный, но вас знающий. Так он велел сказать. — Проводник растянул резиновый рот до ушей и вышел.

— Ничего не понимаю, — проговорила Ася, кладя букет на колени. Остро запахло землей, зеленью, дождиком, осенью.

Насвистывая, беспечно вошел Лева Чемизов и воскликнул:

— Астры?! Откуда?! «Цветы последние милей роскошных первенцев полей... Так иногда разлуки час живее сладкого свиданья».

Ася пристально посмотрела на него, подала букет Славке. Шаровары на коленях промокли от цветов...

И все это была жизнь...

Отец называл свою транссибирскую магистраль Дорогой жизни. Ася родилась и выросла около нее, знала ее голоса, дыхание, запахи. Но никогда не уезжала Ася так далеко по этой дороге. А дорога, выписывая плавные огромные зигзаги, неслась, ломилась через таежные дебри, через неоглядные степи, сверлила туннелями горы, грохотала через реки. Если бы сестры ночью взглянули на нее со спутника, то увидели бы огненный пояс, что размотался на восемь тысяч километров, до самого Тихого океана. На волшебном поясе огромными алмазными пряжками сгущаются созвездия огней — это вдоль дороги распалили свои костры города и села. Дорога властно притягивала к себе всю жизнь Сибири. От нее, как от чудовищного ствола, ветвями вьются в стороны другие, меньшие дороги, мерцают в темноте огненными пунктирами. Их так и зовут ветками.

Смотрела Ася в окно и понимала дорогу, ведь Ася была дочерью машиниста.

Неслись и неслись сверкающие составы скорых и экспрессов, мелькали белые холодильники-рефрижераторы, красные теплушки, открытые платформы, угрюмые цистерны. Катился поток людей, машин, станков, бревен, пшеницы, тракторов. Вдоль дороги бежали веселые спутники ее — гулкие столбы, тянулись провода, по их жилам била беспрерывная молния энергии, света. А под грохочущей дорогой в трубах лилась жирная нефть. А над земной — жила невидимая воздушная дорога. За облаками, ревя, пожирали пространство крылатые лайнеры, падучими звездами катились через все небо их зеленые и красные огни...

Все в движении. Жизнь — это движение, и у жизни есть дорога...

Ревут паровозы, шарахают в землю снопы искр, полыхают адовыми топками, пыхтят и дышат котлами, со свистом вываливают тяжелый пар, похожий на снеговые комья. Сила, мощь! Но нет. Людям уже мало этой силы. Хрипло гудят, паровозы, и в ревущих глотках клокочет прощальная, смертельная тоска. На дорогу выбежали бездымные, сине-красные чистюли — богатыри электровозы. Их молодые гудки приятны, как музыка. И сразу стало видно: одряхлел паровоз, напрасно угрожает адовыми топками, близок его конец. Как бы ни был могуч старик, но он старик.

Все в движении!

И эту дорогу Ася воспринимала, как символ жизни, которая понесла ее в своем потоке. Замирало сердце в кипучих водоворотах вокзалов, жадно допытывалась душа: «Кто мчится в поездах? Куда? С каких строек и на какие? Чье сердце сейчас поет, а чье плачет? Кто что думает? Какие истории проносятся вон в том курьерском поезде?»

Веселая Славка не ломала голову над всякими вопросами. О дороге она сказала ласково:

— Пыхтит, матушка, топает, работает!

А Лева Чемизов, стоя за Асиной спиной у окна, тихонько не то читал уже написанное, не то сочинял для нее тут же:

И Асе показалось, что это он подслушал ее мысли и чувства и рассказал о них в стихах.

Она с радостью слушала эти томящие строки и молчала, волнуясь от того, что дыхание поэта шевелит ее волосы на затылке. Ей хотелось рассказать, как она чувствовала и понимала дорогу, но все это она не умела выразить словами.

А Лева думал: пусть эта девочка едет к своей мечте, не нужно ее тревожить. Он не мог понять, чем полон сейчас: любовью или влюбленностью? Время покажет, а предназначенное от человека не уйдет. И он тоже молчал. И дыхание его шевелило волосы Аси...

Мимо окон проплыла величавая Россия с дождями, листопадами, стогами и рябинами в ярко-красных ягодах.

Пронеслись сибирские степи с березовыми островами.

В Новосибирске проводник опять, неизвестно от кого, принес сестрам букет последних табачков. Эти цветы так пахли, и так радовали, и столько хорошего обещали впереди!

Издали показала свою тайгу Восточная Сибирь. Показала, поманила. Поезд остановился.

Чемизов вышел из вагона. Толстяк со стоном поднял голову, стиснул ладонями виски.

— Трещит? — спросила Славка с притворным сочувствием.

— Раскалывается. Пойду освежусь. Это что — Омск? — Сестры расхохотались.

— Уже Красноярск.

— Как быстро, — изумился толстяк. Руки его уже не тряслись, а плясали.

— Вы, дяденька, целую страну не заметили, — сказала Славка.

— Освежусь вот... и разгляжу все. — Толстяк уплелся.

И в Красноярске им снова принесли букет георгин. Сестры удивились тому, что он был не срезан, а надерган с корнями. С них едва стрясли землю.

И вот, как диво, подарила Дорога легендарный Байкал. На его берегах, краше всех деревьев, вспыхивали алые осинки.

За Байкалом уже кончался листопад, с пожелтевших лиственниц дождичком моросила бурая мягкая хвоя. Здесь встретило поезд ослепительное солнце, яркое небо, студеный сверкающий воздух, хрустящий иней по утрам. И горы, горы. На минутку вышли на Яблоновом хребте.