Илья Лавров - Встреча с чудом

Он заворочался и даже застонал. Встреча с Грузинцевым страшила.

Вскоре пришел Петрович со своим отрядом. Ася обрадовалась Славке, обняла ее.

В сумерки все стали сходиться на бивак. Пришел из маршрута Посохов, приехал на лошади Грузинцев. Он был у буровиков. Собрались в большой зеленой палатке, которую называли камералкой. Здесь стоял раскладной походный стол, стулья с брезентовыми сиденьями, специальные сундучки с документами, ящики с пробами.

Грузинцев и Посохов соскучились о Петровиче. Они весело расспрашивали его о делах. В эту минуту вошел Космач. Мрачно двигая густейшими бровями, он рассказал о случае с Палеем. Грузинцев даже засопел и сжал кулак. Он переглянулся с товарищами, спросил:

— Каков мерзавец, а? — И приказал Космачу: — Позови его!

Палей вошел в камералку испуганный. Увидев Петровича и Посохова, он совсем растерялся.

— А ну, покажите свою физиономию! — проговорил Грузинцев, сдерживая ярость. — Мало, мало. За такое дело еще не так бьют. Рассказывайте!

— Александр Михайлович, честное слово, получилась какая-то ерунда! — умоляюще и тихо заговорил Палей. — По дурости все это. Ну, понравилась девчонка! Поторопился, погорячился, вот и наломал дров. Я уж сам не рад.

— За эту девчонку ноги вам выдернуть нужно! — взбесился Грузинцев. — Где ваша этика геолога? Ведь я мог Иевлеву послать с вами одну. И что бы вы там сделали? Преступление? Позор! Вы больше в нашей партии не работаете. Чтобы духу вашего здесь не было!

— Куда же я денусь? До села сто пятьдесят километров.

— Машины скоро придут. Вот с ними и отправляйтесь восвояси. Пусть это будет вам уроком.

— Александр Михайлович, ну, виноват я, но уж не так страшно, — просяще заговорил Палей.

— Вот тебе и физика вместо лирики, — проговорил Петрович, показывая на синяки. — Я бы с тобой не решился идти в серьезный маршрут. Начнешь тонуть — ты ведь не вытащишь, ногу сломаешь — ты ведь не понесешь. Циник ты, а не физик.

— Ей-богу, не такой уж я подлец, как вы рисуете. Ну, хорошо, я даю вам честное слово...

— Тонешь — топор обещаешь, а вытащат — топорища не дашь, — оборвал его Посохов.

— Вы и в университете были таким же? — спросил Грузинцев.

— Как привыкла собака бежать за телегой, так она бежит и за санями, — мрачно изрек Петрович. Никогда еще так много не говорил он.

— В управление сообщу, в университет сообщу — пусть они мозги вам вправят, — закончил Грузинцев. — Мы, знаете ли, порядочность любим. Есть у нас, у работяг-геологов, такая старомодная слабость. Лирики, что сделаешь. Уж не обессудьте!

Однажды Славка пришла из тайги возбужденная, веселая и, как в добрые старые времена, размашистая и громогласная. Ася удивленно смотрела на нее. А Славка схватила сестру, прижала к себе.

— Тебя будто подменили, — сказала Ася.

— Нет, это я раньше была подмененной, а теперь сама своя.

Сладко спалось ей в эту ночь. Но едва лишь забрезжило, она проснулась, озираясь, выскользнула из палатки. На щеке ее виднелся отпечаток пуговицы от думки. Впервые она встала раньше Петровича.

Она спустилась к реке, раздвинула ивняк. По стволу лиственницы шнырял пепельный, рыжебокий поползень. И только он услыхал бульканье и скрип весел на заревой, дымящейся Чаре...

К завтраку Славка вернулась искупавшаяся, веселая, свежая.

— Где ты была? — спросила Ася.

— По берегу шаталась, зарю встречала.

Космач потянулся к Славкиному сахару, она звонко щелкнула его ложкой по лбу, захохотала. Уходя с Петровичем в маршрут, весело крикнула:

— Хлеб казенный не зря едим!

Ася радовалась за сестру, но не могла понять, что случилось.

И на другое утро Славка опять выскользнула из палатки в рассветные сумерки, опередив Петровича. Ася настороженно приподнялась. Но не слышала она скрежета прибрежной гальки, шепота, хлюпанья и стука весел.

И опять Ася подозрительно спросила за завтраком:

— Где ты была?

— Окуней ловила, грибы солила, цветы собирала, ноги разминала, — Славка засмеялась, закинула голову, показав полную, загорелую шею.

И на третье утро опять плеснули весла и лодка скользнула под нависшие ветви. Они мели по головам, взлохмачивали волосы. Прозрачный месяц таял в лучах солнца. Барабанил трехпалый, черно-пестрый дятел в золотистой шапочке.

Чара, балуясь, подмывала деревья, и они валились на воду, но все еще цеплялись за берег корнями, а река трепала их за зеленые космы, тянула, что есть силы, озоровала.

Под эти лежачие деревья и спрятали лодку, а сами сели в кустах на прохладный песок. Перед ними был узкий, длинный остров, заросший ольхой. За островом неслась река, а здесь остекленела тихая протока, розовая от зари. Взбулькивали рыбки, по стеклу разбегались круги. Сидели обнявшись, набросив на себя один плащ. За островом, на том берегу плотно сомкнулась тайга.

Славка что-то хотела сказать, но вдруг припала к Колоколову. За островом закричали ровно бы гуси, но только голоса эти были ниже, мощнее и музыкальней, словно проводили смычком по самым толстым и звучно поющим струнам виолончели.

Не успела Славка спросить, что это, как из-за острова взмыла огромная белая птица. Прекрасны были ее размахнувшиеся крылья. За ней, тоже поражая медленно машущими крыльями, выплыло еще несколько птиц.

— Лебеди! — шепнул Колоколов.

Птицы на розовой воде сияющего плеса чуть колыхались большими комьями снега. От них расходились круги. Розовая вода бросала отсвет, и царственные лебеди тоже слегка розовели.

У Славки глаза были испуганно восхищенные.

Вот пара лебедей, гордо изогнув змеино-гибкие шеи, подплыла к деревьям, что легли на воду, и стала щипать листья. Два других лебедя скользили к острову, скользили беззвучно и невесомо, как пена. Казалось, они плыли, не шевеля лапами. Просто их несло желание отведать свежей травы на бережке. Два других, перевившись шеями, чистили друг другу перья. А на середине протоки самый крупный и величавый лебедь-вожак вонзил в воду длинную шею и размахнул крылья, звонко ударил ими по воде, еще и еще раз ударил, и посыпался сверкающий ливень сначала вверх, потом на спину лебедя. Славка и Анатолий сидели обнявшись. Заря смотрела на них, тайга укрывала их, звонкая зарничка пела им.

Славка задела куст, ветка хрупнула, и лебеди все как один подняли головы, замерли. И тут в тишине протоки невидимый смычок ударил по самой толстой струне, и она пропела низко, звучно и печально. Лебеди взбросили крылья, с которых посыпались капли, и, тревожно крича, улетели за остров.

Славке показалось, что она и не дышала все это время, что она слушала какую-то смутную музыку. В ушах все еще звучала виолончель.

— А ты знаешь, как лебеденок отправляется в первое путешествие по воде? — спросил Анатолий. — Он сидит под крылом матери. Высунет головенку и глазеет, а мать плывет.