Альберт Мифтахутдинов - Совершенно секретное дело о ките

…Каяки пришли раньше лодок. Это были гонцы, два парня. Они сообщили, что остальные скоро будут, все хорошо, ни о чем беспокоиться не надо, лето было удачным, вот только последнюю неделю все время шел дождь, но старики знают почему: это американцы виноваты, они на Луну людей забросили, небо продырявили, вот и льет, — и смеялись ребята, довольные.

Лодки подошли к вечеру. Мы с бабкой и парни ждали их на берегу, давно ждали, бабка все выглядывала, щурясь в сторону дальней сопки, где терялась излучина. С нами были собаки, псов двадцать, им передалось ваше беспокойство, и они сгрудились на берегу, сидели плотно, не ссорились, на удивление; и все посматривали в сторону излучины, Откуда ждали людей и мы.

Первым на берег неторопливо сошел Егор — пожилой ламут с гладким коричневым лицом, родственник бабушки.

— Здравствуйте, — он поздоровался со всеми за руку. Сказал, что скоро подойдут другие лодки. В глазах бабки радость, она улыбается, — все-таки два с лишним месяца не виделись.

Потом Егор вернулся к лодке, она была загружена рыбой. Он выбирал рыбу и кидал собакам. Каждая ловила свою и уходила в кусты. Собаки не дрались, рыбы хватило всем — кому щука, кому пелядь.

Мы помогли Егору вытащить на берег мешки с мясом. По дороге он завалил лося. Мешки мы тут же оттащили в ледник, а весь его нехитрый скарб бабка сама отнесла в ярангу.

Подошли еще лодки. Дети не побежали к яранге, а стали помогать взрослым — вытаскивали лодки на берег, разгружали их, брали что полегче и несли в гору, подальше от воды. А когда работа была закончена, бросились стремглав к яранге, и вся орава псов устремилась за ними.

До начала занятий в школе еще целая неделя, детей в интернат отвезет Егор — тем более у него дела на центральной усадьбе. Добираться туда всего два-три дня, успеет — дни стоят хорошие. Повезет он третьеклассника Костю по кличке Апанай (окунь) и его сестру Ирину, четырнадцатилетнюю красавицу, по которой вот-вот начнет сохнуть не одно сердце на обоих берегах Большой Реки.

Ирина спокойна, не по-детски величаво-медлительна, и, когда смотришь на нее чуть дольше, чем положено, любуешься втайне, она краснеет, убегает, все-то девочка понимает, не по годам взрослеют тут…

С Апанаем мы дружны. Он всюду сопровождает меня. Мы ходим на охоту, вместе проверяем сетки, собираем халцедоны на отмелях, заготавливаем грибы и ягоды; хороший он помощник, настоящий таежный мужчина. Он взрослее своих городских сверстников — и не потому, что метко стреляет и сумеет при случае разделать медведя, просто здесь, на природе, человек ближе к изначальному, к земле и солнцу, к воде и птицам, он сам — частица этой земли, и мудрость окружающего у него в крови.

За чаем у костра я как-то рассказал ему сказку о трех поросятах. Оказывается, он не знал ее, ему в раннем детстве книжек не читали.

Апанай с интересом следил за сложностями сюжета, смеялся и переживал, а вечером, когда я уже забыл, что днем рассказывал ему, он вдруг заявил:

— Неправдашняя сказка…

— Почему?

— Ну… так не бывает…

— Отчего же не бывает? Это же сказка, — не понял я. — Вот про Келильгу — тоже ведь сказка, а веришь в нее почему-то.

— Про Келильгу правильная, — задумчиво сказал Апанай, — А эта нет.

— Почему?

— Вот смотрите, поросята же братья?

— Братья!

— А почему же каждый поросенок строил себе дом сам? Какие же это братья? Братья должны помогать друг другу. Им втроем сразу же надо было строить вместе большой каменный дом. Ведь правда?

— Гм… пожалуй… да, да, конечно. Когда вместе, дело идет лучше.

А про себя подумал — вот уж тридцать лет, как знаю эту сказку, и ни разу не увидел в ней того, что сразу же бросилось в глаза юному таежному философу.

…Вечером мы смастерили три лука и отправились утром к дальней пойме, в низину, играть в индейцев. За лето я так и не удосужился сходить туда. Весной была непривычно большая вода, это место всё было залито, а летом вода спала, но земля по-прежнему была мокрой, и росла здесь трава высотой в человеческий рост и густой кустарник — сплошные джунгли, самое место играть в индейцев.

— Я Апанай! Вождь ламутского племени! — кричал Костя и корчил свирепую рожицу. — Ты американец Чарли! Берегись!

Я убегал в кусты и прятался в траве. Костя с Ириной должны были найти американца Чарли и поразить отравленной стрелой.

На мокрой траве лежать неудобно, я залез на большой тополь и высматривал своих преследователей. Две пущенные мной стрелы пролетели мимо, по их полету дети быстро обнаружили меня.

— Сдавайся! — кричал Апанай.

— Сдаюсь! — и я швырнул лук к ногам вождя.

Слезать с дерева оказалось делом сложным, Я раскачался на ветке и хотел спрыгнуть, но тут вдруг заметил на соседнем кусте небольшой продолговатый ящик.

— Что там? — спросил я Апаная.

— Прыгай!

Мы подошли к ящику.

— Это Витя, — сказал Апанай. — Он умер маленьким.

Я не понял и открыл крышку ящика. Там была меховая одежда, почти истлевшая. Я прикрыл крышку.

— Была большая вода весной, — объяснил Костя, — это оттуда, — и он махнул рукой в сторону старого родового кладбища.

Я потрогал ящик — он крепко застрял между сучковатых веток куста. По местным обычаям перезахоронение делать нельзя.

— Идем, покажу бабушку Келенеут!

Я пошел за Апанаем, Ирина отстала — раз игра кончилась, ее мужские дела не касались.

В темноте под разлапистыми кустами Апанай показал:

— Вот там.

Я остановился, дальше не пошел, я чувствовал — он смотрит на меня.

Я глядел по сторонам, Апанай молчал. Я увидел.

Это была голова, и особенно хорошо сохранились волосы, черные, распущенные, без единой сединки. И еще я внезапно заметил прелые листья на земле, стоялую воду ручья, который никуда не течет, редкие солнечные блики — лучи еле-еле пробивались сквозь густую крону.

— Идем, Апанай!

Мы не спеша возвращались, и я ловил себя на том, что хочется прибавить шагу, и думал, почему же для Апаная все это естественно и ничего страшного нет и все он принимает спокойно, как должное — и солнце, и снег, и лес, и смерть… Почему же мне так не по себе, и знаю больше, и ничего не боюсь в лесу, должен, по крайней мере, не бояться?

— Он тронул меня за руку:

— Бабушка Дьячкова скоро, уйдет от нас. Мы ее оставим там, на горе, сделаем железную ограду. Там не будет воды…

Мы вышли на косу, Ирина давно была там, кидала камни в воду, «пекла блины».

У яранги я встретил бабушку Дьячкову и представил ее в лесу на месте Келенеут. Не получилось. «Долго жить будет, — подумалось вдруг. — Нельзя представить усопшей — долго жить будет».

Егор у костра курил папиросу.

— Мы были у Келенеут…

— А-а, — протянул Егор, — это моя сестра… неродная.