Альберт Мифтахутдинов - Очень маленький земной шар

— О боже, Нанывгак! Что ты наделал? Это же не рояль — это же ящик!

— Ящик, — довольно улыбаясь, подтвердил Нанывгак.

— Чему ты радуешься? Это же старая бандура!

Старая, это плохо, смекнул старик. Но ведь сколько в ящике музыки. И он тихо спросил у Оли смысл непонятного слова.

Оля долго объясняла, но старик ни разу в жизни не видел бандуры, и тогда, махнув рукой, Оля шутливо бросила:

— Это русское ругательство.

Старик нервно хихикнул и тихо подался к двери.

Рояль без дела простоял до зимы. А потом Нанывгак вместе с Витькой ездил в Провидения, нашел там мастера, привез его в колхоз. И с тех пор каждый раз, когда на дворе бесновалась пурга, Оля играла, а Нанывгак сидел в первом ряду и слушал. Рояль жаловался на что-то простуженным голосом, и Оля часто отогревала пальцы своим дыханием.

Эту историю про рояль и старика мне рассказал Колтыпин, инструктор окружного Дома народного творчества. В прошлом году он путешествовал по колхозам восточного побережья. Районные смотры решено было не проводить, и Колтыпин отбирал лучших исполнителей для участия в окружном.

Непогода задержала его в колхозе на берегу бухты Провидения. Но Колтыпин не огорчался: Оля Эттыне — это клад. Подготовить ее немного — и наверняка попадет в область. А там ей успех обеспечен.

…Каждый вечер Колтыпин приходил в клуб. Там он всегда встречал Нанывгака и Витьку. Они сидели в зрительном зале, беспрестанно курили, а Оля наигрывала легкие мелодии.

— Вот что, Оленька, — сказал Колтыпин. — Мы должны сразить жюри, прежде всего, репертуаром. В смотре участвует много пианистов. У всех будет традиционный классический репертуар — Лист, Шопен, Моцарт. Разумеется, все не очень сложное. А мы с тобой разучим два ранних регтайма и несколько старинных блюзов. Это очень красивые вещи. За аплодисменты ручаюсь, но придется поработать.

Занимались каждый вечер.

— Понимаешь, Оля, все дело будет в новизне, ведь многие не знают этих вещей. Регтайм возник еще в том веке. Вот, смотри, ритмический принцип: левая рука — быстрый темп, ритм маршевый, правая рука — самостоятельный ритмический план, синкопирующий по отношению к басу, но здесь вдвое большая подвижность. Левая и правая рука как бы противопоставляются, но, слушай, какое в итоге единство!

Колтыпин садился рядом, на второй табурет, и принимался играть.

— Нравится?

— Очень. А что это?

— Это ранний регтайм Росамунда Джонсона.

А потом все вчетвером шли к Оле и пили чай.

Колтыпин мечтал:

— Я еще съезжу в Лаврентия. Побуду там неделю-другую, вернусь сюда и заберу тебя в Анадырь. На смотре тебе первое место обеспечено. А там глядишь — и Магадан! Только обещай мне все эти дни играть. Вся надежда нашего Дома творчества — на тебя, можешь мне поверить.

— В Лаврентия вы не попадете, — смеялась Оля. — Погоды не будет долго. Вы новичок на Чукотке, еще не знаете, что такое наш апрель.

— Я повезу, — сказал Нанывгак. — Не надо ждать самолет. Я повезу. Дорогу знаю. Собаки хорошие. Три-четыре ночевки — и все.

Когда Оля вышла за водой, Витька хмуро бросил:

— Не надо увозить Олю в Анадырь. И в Магадан не надо.

— Надо, — сказал Нанывгак. Он вообще выражался кратко. — Надо! — упрямо повторил он. — А у тебя пурга в голове!

Колтыпину нравился Витька, взъерошенный, рыжий парень. Мозолистые руки и детская улыбка. Дома для приезжих в селе не было, и Колтыпин жил у Витьки. И он надеялся потом, когда они пойдут спать, выяснить у Витьки, почему он не хочет, чтобы Оля уезжала.

А Оля сидела на кровати и пришивала пуговицы К шубе Колтыпина. Она пришила три пуговицы и повесила шубу на гвоздь.

— Ну вот и все.

— Спасибо, Оля, — сказал Колтыпин. — Три больших спасибо. Теперь всегда во время пурги я буду думать…

Она как-то странно посмотрела на него.

— …Я буду думать: как хорошо, что есть на свете пуговицы.

Она засмеялась. Распустила клубок шпагата.

— Какие у вас еще есть прорехи?

— Никаких… только в душе.

— Для этого нужны нитки другие. И руки, наверное, другие…

— Ну, это уж смотря какие прорехи, — пытался уточнить Колтыпин.

— А этот блюз ты должна знать. Это классика. Он вполголоса запел:

Оля сидела рядом и смотрела на его руки.

— Это «Сан-Луи» — блюз Вильяма Хэнди. Когда я уеду, ты играй его чаще других, ладно?

— Не знаю, — сказала Оля.

В пустынном зале сидели, как всегда, Нанывгак и Витька.

— А вот этот блюз родился в двадцатых годах. Очень теплый, очень грустный. Мы пели его в училище на английском языке. Ты понимаешь по-английски?

— Нет. А Нанывгак понимает. Не удивляйтесь. В молодости он часто ездил на тот берег, там у него какие-то дальние родственники.

— Старик, о чем эта песня?

Нанывгак внимательно слушал. Потом сказал:

— Ты ругаешься. Ты говоришь, тебе нет удачи.

— Правильно. В ней вот о чем, Оля:

Ну ладно. Давай повторим регтайм.

Витька возился на улице с движком, и Колтыпин с Олей репетировали при двух длинных свечах. Было темно, новые свечи еще не разгорелись, и от темноты казалось еще холодней.

— Все очень хорошо, Оля. Только, когда я уеду, обещай играть каждый день, ладно?

— Хорошо. А когда вы уезжаете?

— Через три-четыре дня. А когда ты будешь в Анадыре, ты послушаешь «Рапсодию в блюзовых тонах» Гершвина. У меня есть полная запись.

— А вы будете читать мне лекцию о полиритмии джаза, об афро-кубинском стиле, о музыкальной экзотике Нового Орлеана… да?

Он засмеялся.

— Нет, лекции я читаю на работе.

— А сейчас вы на работе?

Он молчал. И стучал по клавишам рояля одним пальцем.

— Не знаю. Сейчас я в клубе. А клуб на седьмом небе. И мне очень хорошо.

— Витя починил. Сейчас свет будет, — раздался вдруг из темноты зала голос Нанывгака.

Вспыхнули обе лампы. В тишине было слышно, как тарахтит движок.

Старик подошел к сцене.

— Завтра ехать надо, — сказал он Колтыпину.

— Но ведь ты говорил дня через три.

— Завтра ехать, — сказал Нанывгак.

Нанывгак собирал упряжку.

Путь предстоит длинный. Несколько дней. Колтыпин отдал Витьке свои лишние ненужные вещи. И пошел в магазин проститься с Олей.

— Как хорошо, что есть на свете пуговицы, — поздоровался он.

— Уезжаете?

— Да, сегодня. Сейчас.

— А я родилась здесь. И никогда никуда не уезжала.

— Почему, Оля? Ведь ты могла бы уехать и на «материк». Учиться музыке серьезно. Иногда обязательно нужно уехать.