Геннадий Пациенко - Кольцевая дорога (сборник)
- Название:Кольцевая дорога (сборник)
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Современник
- Год:1983
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Геннадий Пациенко - Кольцевая дорога (сборник) краткое содержание
В книгу московского писателя Геннадия Пациенко вошли рассказы, основная тема которых — земля, груд, забота об охране природы, а также повести «Кольцевая дорога» и «Высокий день» — о труде и исканиях молодого рабочего.
Кольцевая дорога (сборник) - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Встретясь, я первым заговорил с Эдвардом. Возвращением лодки я рассчитывал успокоить душевную боль его, а заодно и Лену.
— Эдик, а приятнее, когда в лодке двое?
— Это к чему вы?.. — спросил он настороженно.
— К тому, что плаваешь ты в ней один.
— Не понимаю…
— И понимать тут нечего. Видел я, как ты ее угонял.
— Видели? Да чушь это! Ничего вы не могли видеть. Такого вообще не было.
Я повторил увереннее. Конечно же, говорил я неправду — не видел я Эдварда с лодкой. Но по глазам его угадывал, что угнал именно он. И как вскоре выяснилось, я был прав. Парень, пораженный, что заглянули в самое потаенное, куда, как полагал он, сроду никому не добраться, молчал.
В какой-то момент я даже стал сожалеть и сомневаться в своей уверенности в недоказанной пока правоте, и надо было скорее утвердиться в догадке. Я предложил Эдварду пройтись вдоль речки: может, увидим где лодку…
Чутье и жизненный опыт подсказывали мне, что если и впредь будет Эдвард отмыкать лодку, его постигнет неминуемое наказание. Рано или поздно пожалуется Лена мужу, вынужденно делающему в эти дни крюк после изнурительного рабочего дня. Как еще до сих пор не сказала она? Видно, что-то сдерживало Лену. Несдобровать бы Эдварду, скажи она мужу. Но терпение в конце концов иссякнет — и не сегодня-завтра над парнем грянет гром. И останется он в глазах Лены побитым, и не кем-то, а ее мужем, старшим и более сильным.
По всем признакам Лена пока что оберегала парня, скрывала от возможного гнева Сереги. Не однажды, наверное, Эдвард дарил ей цветы и что-то, быть может, доброе говорил ей и подобное слышал в ответ. Могли клясться и в долгой дружбе. Таял, млел парень от ее искренних, чистых слов…
Речной быстриной уплыла радость. И поник, озлобился с отчаяния Эдвард.
Шагали мы к ручью кустарниковой косогорной тропой. Стежка местами не позволяла идти рядом, она выводила кое-где на открытое место, и я сбоку видел тогда сосредоточенно-сумрачное лицо Эдварда. И получалось вроде бы, что вел я парня на некую уготованную заранее казнь либо на продуманную мною загодя экзекуцию.
Лодка стояла в тени под олешиной, заваленная сушняком и сабельным аиром. С какой стороны ни смотри, ее не увидишь. Можно было легко пройти по травяному берегу и не подумать, что здесь, в ручье, наткнешься на нее. В камыше и осоке — куда ни шло, но тащить лодку почти волоком через намытые в устье песок и ил, преодолевать обширное мелководье — требовались и немалый труд, и дьявольская догадливость.
Разгрести песчаную преграду, провести по ней лодку, а в довершение тщательно завалить сухими сучьями и зеленым аиром — мог только человек одержимый.
Теперь же лодку следовало перегнать. Причем сделать так, чтобы Эдвард не обиделся. И чтобы никто из троих — ни Лена, ни он, ни теперь уже я — не таил бы об этом недоброй памяти.
Стежка сейчас была мудрым поводырем. С пригорков она норовила нырнуть в сумрак кустарников и на время упрятать нас, каждого со своими мыслями, а из олешников, наоборот, уводила скорее на открытое, солнцем прогретое место.
Нет-нет да и наталкивался я на вывод, что Серега Никитин, возможно, и знал каким-то образом о проказах бывшего ухажера Лены. Вероятней всего, знал. Знал — и ничего не делал, не предпринимал, чтобы дать созреть и остепениться, а точнее, перебеситься, перекипеть Эдварду. Пожалуй, трогать парня после того, как увели у него девушку, и подавно выглядело бы неразумным. Может, терпение это и ценилось Леной.
Как бы ни было, а возле упрятанной лодки пробыли мы с Эдвардом недолго, куда меньше, чем я вначале предполагал. История наша по существу оказалась комичной и лишь по недомыслию принесшей нечаянное огорчение.
Перед вечером мы уже подплывали к деревне, усердно гребли двумя выломанными в кустах палками. Я — с кормы, Эдвард — как раз с середины лодки. Плыли против течения, налегая на палки, торопясь добраться до деревни, пока солнце не село.
Гребли молча, каждый по-своему переживая то, что случилось немногим раньше, чем сели в лодку. А произошло на редкость потешное.
В устье ручья я один освобождал из-под хвороста лодку. Эдвард наблюдал за моей возней, поигрывая ключом на тесьме. Вертел, ожидая, когда я раскидаю сооруженный тайник. Лодка же сама как бы и не интересовала его.
Неожиданно ключ сорвался с тесьмы и полетел на днище лодки.
Надо было видеть, как вмиг оживился, беспокойно полез за ним Эдвард прямо по хворосту.
Я поднял ключ, радуясь, что он не в воду угодил. Вначале хотел вернуть его Эдварду, но передумал: мелькнула догадка. Я решил вставить ключ в отверстие замка, вдруг да подойдет.
— Верните, пожалуйста, это от дома!.. — запротестовал парень.
Замок без труда открылся. Ничего не сказав, я протянул ключ Эдварду:
— Возьми.
— Надо же. Вот совпадение… — смутился он. — Никогда бы не подумал, что подойдет.
— Случается, — согласился я и не стал ни в чем упрекать его.
Ополоснувшись водой и тем самым согнав с лица румянец, Эдвард взялся выламывать себе палку.
Гребя с двух сторон, мы поплыли к причалу. Еще издали увидели на берегу Лену. Эдвард погреб неистовее.
Я же радостно замахал, давая понять, что лодка — та самая, которую давно ищут. И нет причин для волнений. Хорошо даже, что в лодке нас двое.
Двое — ради двоих.
ВЫСОКИЕ ДНИ [1] © Издательство «Современник», 1979 г.
Повесть
Долго рвался он к этому делу, к этому тряскому, будоражному машинному гулу. Руки Родиона попривыкали к колесикам, рычагам, рукояткам, кнопкам еще до работы на станке. Этими руками он всегда в жизни что-то ворочал, крутил, опускал, поднимал — тренировался в армии: станок как танк. Крутишь и правой и левой — подводишь, разводишь, — двигаешь сразу двумя руками. Солдатом полюбил Родион разные механизмы, научился отличать в работе каждый на слух.
Но сегодня был не его станок, а запасной — староватый, стоявший на всякий случай. Его прежний, который он заботливо доглядал, протирал, ублажал почти что, гудел ровнее, был послушнее и налаженнее. Он-то теперь и был разобран. Разложен по частям, каждая деталь порознь.
По выработанной давно привычке руки ложатся на пусковой рычаг, открывают щиток, мигом достают обточенную деталь. Кладут и тут же вставляют новую. Так целую смену.
Нажитым чутьем угадывается под конец смены по станочному гулу время. По тому, как бьется под резцом тонкая жилка огня, как, коротко щелкая, замирает в станке шпиндель.
Разогретые за много часов работы, человек и станок пребывают в одном напряженном ритме. Опережая друг друга, бьются в каждом из них два заряда, две силы. У станка — мотор, у человека — сердце. Словно бы мощью мерятся. У человека есть еще память. У станка же лишь царапины, выбоины, трещины, разного рода отметины — следы, оставленные до тебя чьими-то руками.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: